Это случилось в первый день плавания, а может, и на пятый — он потерял счет времени. Блэйд смутно ощутил ее присутствие. Она часто навещала его и всегда приносила горькое питье, следя за тем, чтобы сознание не возвращалось к нему окончательно. Блэйд, странствуя в одиночестве в дебрях сновидений, всегда радовался ее приходу. Горькое снадобье означало конец болям в спине и мучительным спазмам в желудке. К тому же, неведомый наркотик убеждал его, будто он в здравом уме.
И вот прохладная рука на лбу, мягкая и гладкая, как шелк. Горечь на губах, холодный компресс. Потом друзилла некоторое время сидела у его жесткой койки, держала за руку и разглядывала топазовыми, с бурыми крапинками, глазами. Вот, она откинула белый капюшон, волосы рассыпались по плечам серебряным водопадом, и Блэйда поразила ее красота. Груди ее скрывала белая сутана, но Блэйд уже видел их во сне. Он был слишком слаб, чтобы протянуть руку и коснуться их, холодных и мягких.
Затем из ложбинки между грудями она достала маленький позолоченный медальон с полумесяцем в обрамлении дубовых листьев, свисавший с ее прекрасной шеи на золотой цепочке. Длинные пальцы с синим маникюром поигрывали украшением, и Блэйд завороженно смотрел на медальон — так смотрит кот на раскачивющуюся перед ним петлю живодера.
Она всегда начинала одинаково, с одних и тех же слов, и голос ее был звучен и густ, как сливки.
— Я — друзилла, лорд Блэйд. Этот мой титул, а не имя. Меня зовут Канасе. Я — друзилла, госпожа здешних дру и всех дру, живущих за морями...
Впервые за все эти дни Блэйд открыл рот, пытаясь заговорить. Но прохладная, мягкая, надушенная ладонь нежно прикрыла его, и англичанин не повторил попытку. Ему хотелось только слушать этот голос, прекрасный, словно хор ангелов, отпускающий грехи и сулящий вечное блаженство. А в конце следовало величайшее наслаждение из всех, какие он знал. Распластанный, беспомощный Блэйд жил предвкушением рая, в который попадал каждый вечер, прежде чем она уходила.
На десятые сутки, когда утих шторм, она начала с тех же самых слов, будто желая запечатлеть их в мозгу Блэйда навсегда. Золоченый медальон покачивался перед его глазами, и он, не моргая, сопровождал его взглядом. Но впервые за все это время в его голове вспыхнула искорка мысли, и он почти догадался, что с ним происходит.
Это называлось...
Умственное напряжение было слишком утомительным, и Блэйд закрыл глаза. Мягкий палец вновь приподнял ему веки, и она продолжала свою речь, монотонную, как литания:
— Ты убил дру, лорд Блэйд. Доказательств нет, но нам, дру, они и не нужны. Я не держу на тебя зла, хоть и не сомневаюсь в твоей виновности. Ведь это ты погубил старую дру в лесу возле священного алтаря. В наказание ты должен быть подвергнут мучительной смерти, и ни один человек не спасет тебя, не предоставит убежища, ибо никто не отважится пойти наперекор дру.
Это наша тайна, Блэйд. Наша и принцессы Талин, но она дитя, и поэтому не в счет. Я никому не скажу, что ты — убийца дру, и ты не понесешь за это страшную кару до тех пор, пока мы будем с тобой заодно.
Блэйд хотел вновь закрыть глаза, но Канасе не позволила. Маленький медальон раскачивался перед ним, словно золотистый маятник. Боль прошла, и Блэйд плавал в море блаженства.
— В мире творятся неугодные богам дела. В Альбе, в бывшем королевстве Беаты, а теперь и в Васе. Именно там впервые осмелились открыто выступить против дру, не подчиниться нам. Подобная дерзость недопустима, лорд Блэйд, и должна караться со всей строгостью. Но для этого нужны воины, рыцари, а мы, дру, не воины. Наше королевство — умы, наша власть — над душами и мыслями людскими.
Я отвела Рыжебородому роль защитника дру, но ты убил его, лорд Блэйд, и ты гораздо умнее его. Так займи же его место, возглавь его воинов! Смирись с этой мыслью, и тогда ты поправишься, а это произойдет скоро, ты поможешь мне осуществить мой замысел. Никто не узнает о наших отношениях, ибо, твердо следуя вере дру, ты совершишь по убеждению все, что от тебя потребуется. Ты не задашь ни единого вопроса, лорд Блэйд, и забудешь все, о чем я тебе говорила в эти дни.
Если хочешь, женись на принцессе Талин, мне кажется, это полезно. Ее отец, король Вас, с радостью согласится на ваш брак. Он уважает дру, но не боится. Привить ему страх станет твоей задачей на ближайшие месяцы и годы, потому что это нелегко. Но он будет бояться!
Голос становился резким. Блэйд, глядя в прекрасное лицо, видел, как сжимаются алые губы, а иногда перед его мысленным взором всплывал сверкающий золотой меч. И он знал, что скоро она уйдет.
В последний день она произнесла нечто новое.
— Море успокаивается, флот собирается вновь. Через день-другой тебе станет лучше, и корабли направятся в Бурн — там все сойдут на берег и отправятся по суше в Вас. Но наши пути разойдутся. Я со своей свитой доберусь до Васа другой дорогой и подожду тебя у городских стен. Дальше все произойдет так, как я сказала. Только запомни: наши встречи будут тайными, а разговоры — немногословными. Несмотря на то, что ты — в вере дру и мой подданный, мы не должны раскрывать наши карты до срока. Ты выполнишь все в точности и никому ничего не расскажешь.
Медальон покачивался туда-сюда, туда-сюда. Блэйд смежил веки, понимая, что она не откроет их вновь, ибо настало время для другого...
Тишину нарушало лишь поскрипывание такелажа. Затем, как всегда, он услышал, что дыхание ее стало частым и хриплым, словно у астматика. Даже не глядя, он знал, что рот ее приоткрыт.
Она взяла его руку и положила себе между бедер, прижав, чтобы он ощущал трепет мускулов. Сутана не могла скрыть стройности и полноты ее ног. Она сдвинула колени, наклонилась к Блэйду, и он почувствовал ее горячее дыхание.
Именно в такие минуты речи ее звучали необычно.
Однажды она воскликнула:
— Дру тоже женщины!
В другой раз:
— О, как ты похож на бога!
А сейчас она еле слышно прошептала:
— Ах, Блэйд, если бы дети делались вот так, я бы уже давно забеременела от твоего семени.
Он купался в море наслаждения. К наркотику, бродившему в его теле, добавлялся опиум ее рта. Он не мог не корчиться от удовольствия, и его возбуждение передавалось ей. Никогда прежде его чувственность не подвергалась такому мучительно-приятному испытанию. Канасе казалась богиней сладострастия, но как увязать ее поведение с религией дру? Неужели она — человек? Неужели — женщина? Ведь она бы не позволила ему ничего большего, даже если бы он был на это способен.
Она объяснила все так:
— Мы, дру, делаем с мужчинами только это. О том, чем мы занимаемся друг с другом, не следует знать ни тебе, ни другим мужчинам. Лежи спокойно, лорд Блэйд, дай выйти из себя черным духам. Мне они не опасны, поскольку я — друзилла.
