На полу пустого фургона лежал труп, завернутый в одеяло. Тараканов приоткрыл край одеяла и в ужасе увидел незнакомое лицо мертвого человека…
Это был Лагутин.
— Где же коллекция, господин Тараканов? — спросил внезапно побледневший Артур. — Где ваши богатства?!
Тараканов молча смотрел на мертвого Лагутина…
Фургон был пуст.
…По дороге к Изгорску под охраной эскадрона Корытного ехал цирковой фургон с изображением однорукого Вильгельма Телля, на фургоне яркой краской крупными, размашистыми буквами было написано:
ПЕТРОМУЗЕЮ!
Впереди на фургоне сидел Макар с перевязанной рукой и с ним Кешка, смотревший куда-то вдаль.
— О чем задумался, Иннокентий? — спросил Макар.
Кешка не ответил. Он смотрел на голубое небо, по которому медленно плыли облака.
Жемайтис С.
КЛИПЕР “ОРИОН”
Главы из романа
1918 год. Бывшие союзники России в воине с кайзеровской Германией готовят интервенцию против молодой Советской Республики. Англичане в свой экспедиционный корпус, посылаемый в Архангельск, хотят включить и русское парусное судно — клипер “Орион”. Командир клипера Воин Андреевич Зорин считает недостойным для русского офицера и патриота участвовать в карательной экспедиции против своего народа и решает бежать из-под опеки англичан. Дерзкий замысел удался. Миноносец, посланный в погоню за русским кораблем, гибнет от немецкой торпеды, но и немецкая субмарина тоже налетает на мину. Спаслись только двое англичан и немец — командир подводной лодки, взятые на борт “Ориона”.
В “Мире приключений” печатаются заключительные главы первой книги романа. “Орион” после длительного перехода, штормов, сражения с немецким рейдером “Хервег” и аварии остановился для ремонта и отдыха команды на одном из островов Яванского моря. Капитан потопленного рейдера Рюккерт и барон фон Гиллер (спасенный русскими моряками) с помощью местных пиратов пытаются захватить “Орион”. Русских приглашают в деревню на местный праздник в честь бога Шивы н в качестве “подарка” посылают оставшимся на корабле отравленное пальмовое вино. Коварный план срывается, и “Орион” продолжает свои путь. Несмотря на все препятствия, клипер доходит до Владивостока.
Вернувшись на шхуну “Розовый лотос”, барон фон Гиллер сказал Рюккерту:
— Франц! Они все знают. Вернее, догадываются. Этот проклятый мальчишка заставил их насторожиться. Никто из них не будет на празднике.
— Все идет к дьяволу! — Рюккерт сжал серебряную чашу руками с такой силой, что она сплющилась, и ром брызнул вверх, залив лицо капитана.
Голубой Ли[35] на корточках застыл у двери каюты.
— Не совсем. Франц. Напиток Ли свалил добрую половину русских. Ли видел в иллюминатор матросов, лежащих на палубе и в жилом кубрике. Не пей больше, Франц. Ночью потребуется вся ясность твоего ума.
— Атака?
— Да, нас больше в три раза!
— Такое количество и требуется для наступления. Мы пустим теперь наших союзников вперед! Они сами стремятся находиться в первых рядах, будто пронюхали о наших планах. Вначале они надеялись на меня. Представь, они считают, что в меня вселился дух смерти! Неплохо для начала! И знаешь, они правы. В каждом немецком солдате сидит дух бога войны, Фридрих! Мы сегодня с тобой идем на абордаж!
— Хорошо, Франц, только повторяю: не пей больше!
— Да, да… голова должна быть ясной. Ли! Дай мне той настойки на ваших дьявольских травах или водорослях, — попросил он, переходя на французский язык.
Шкипер вытащил из рундука под столом бутылку и налил из нее в чашку темно-коричневой жидкости. Рюккерт выпил, покрутил головой:
— Необычайно противное питье, но просветляет голову. Вот я уже почти трезв, Ли!
Шкипер поднял на Рюккерта свой вечно улыбающийся лик.
— Немедленно собери своих союзников, главарей лаутов, — так, кажется, малайцы называют пиратов.
— Совершенно правильно. Они, капитан, давно ждут на палубе…
До поздней ночи светились вершины деревьев по обе стороны долины, где находилась деревня. Там горели костры. Доносился рокот барабанов. Время от времени прожектористы бросали на берег луч ослепительного света. На берегу не было ни души. Безлюдные катамараны, выхваченные из тьмы лучом, застыли на неподвижной воде. И на шхунах не замечалось никакого движения. Часовые у бортов клипера, расчеты у орудий коротали ночь, ведя тихие разговоры. Около часа ночи смолкли барабаны, померк свет над деревьями. Мир обволокла безмятежная тишина, с берега доносился только звон цикад, а с гряды рифов, перед входом в бухту, плыл убаюкивающий шум прибоя. От недавних опасений не осталось и следа, вошли в прежнее русло мысли русских моряков о далекой родине, о близких, об урожае, который скоро будут снимать бабы, если не потоптали его солдаты: красные, или белые, или невесть какие, сейчас на Россию накинулись все — и недавние союзники, и враги.
Раздался протяжный зевок. Матрос, стоявший недалеко от мостика, сказал:
— Во темень так темень! Прямо смола разлитая, а в воде какие-то гады шастают, смотри, как она вспыхивает. И отчего бы это?
— Должно, свойство такое, — ответил другой сонный голос. — Здесь все чудно и страховито. Смотри, будто искры тучей на берегу!
— Ну, это понятно: светляк здешний, жук такой. Давеча один залетел, хвост у него светится, как свеча. Не видал?
— Не.
— Ну, еще будет. — Опять зевок. — Хоть бы луна взошла.
— Месяц только народился. Видишь, там, за горами, светит, только малость позолотил верхушки.
Последовал вздох. Оба помолчали, затем первый сказал:
— Все здесь не то. Сейчас бы ушицы окуневой похлебать да у огонька под тулупом прикорнуть. Дух у нас какой от трав да от всего…
— И здесь дух дюже пахучий, да…
— Вот тебе и “да”… О, слышишь? Пойдем поближе, послушаем.
— И так слыхать.
Зосима Гусятников, стоя у борта с винтовкой в руке, стал рассказывать сказку о том, как меньшой крестьянский сын Иван, несусветный дурак и простофиля, сталкиваясь с людьми и жизнью, умнел не по дням, а по часам и стал задумываться о таких вещах, которые прежде ему и в голову не приходили.
— …И пришел он к царю. Старенький такой, плюгавый царек на золотом троне сидит, стража кругом него с топорами да ружьями, министры стеной стоят, и все так на Ивана смотрят, будто он даже не последняя козявка, а еще хуже… Царь и спросил Ивана:
