- Слушай, - сказал он, - брось цепляться за прошлое. Прошлое - прошло! Так и отпусти его с богом. Дай ему волю. От этого выиграешь не только ты, но и твоя душа.
Я не уступал, ходил вокруг да около, говорил, что без них мы вылетим в трубу, я даже просил его, наконец, настаивал.
- Ты пойми, - твердил я, - мы не можем, не имеем права терять больше ни единого дня, ни часа!
- Представь, что кого-то из них нет в живых, что тогда?
От этих слов у меня потемнело в глазах. Я не знал, что ответить, и настаивал на своем.
- Ищи, - обреченно бросил Жора, щелкая ногтем указательного пальца правой руки по бусинке четок, - где ты сейчас их найдешь? Ты, кстати, Тину нашёл? Займись-ка ты лучше ею - толку будет больше.
Жора прекрасно понимал, что так дальше продолжаться не может. Что если я прав, что если в этом все дело? В чем же, собственно, в чем? Мы не могли найти точного ответа на этот вопрос. А меня словно ветром несло на поиски бывших моих сослуживцев. Так бывает, устоять невозможно.
Почему толку от Тины будет больше, Жора не пояснил. Да я и сам не мог взять в толк Тинино превосходство! И сколько бы я не старался найти это превосходство, для меня было ясно - это бессмысленное занятие. В те дни Тина была не только не прочитанной книгой, но тайной за семью печатями.
«А вообще я держу корчму на границе миров!».
Я не знаю, из каких миров эта фраза пришла мне в голову, но твёрдо уверен в том, что это Тина посылает мне знак - телепатирует своими мирами! Я точно знаю, что не вычитал её в том томике стихов, я услышал её. И ещё этот тон! Чертовщина какая-то, мистика, чистая мистика! Какая корчма, какие границы?! Я гнул и гнул свой мозг: кто ты, Ти?! Где границы твоих миров? Я тогда ещё не знал, что у неё нет и не может быть никаких границ! И эта её безграничность стоила мне в скором времени дорого и дорогого!
- Что так? - спрашивает Лена.
- Этого нельзя было избежать.
- Ты просто Булгакова обчитался, - говорит Лена.
- Да какой там! Ты же знаешь, я терпеть его не могу! Все эти говорящие коты с Воландами и Азазеллами, эти Каиафы с Понтиями и Пилатами, эти голые летающие на метлах и орущие что есть мочи ущербные Маргариты... «Рукописи не горят!». Да мало ли что там не горит и не тонет!
Безусловно, Тину мы не сбрасывали со счетов, но начать поиски, считал я, надо было с моих Ань, Юр, Васьки Тамарова, Славика Ушкова, Лесика и Стаса, и...
Да, с тех, с кем притёрся.
И для меня очень важно было получить Жорино согласие.
Понадобилось немало времени и еще больше настойчивости и аргументов, чтобы побудить его к этому, и он не устоял перед моим напором. Это «Ищи» для меня прозвучало как приказ. Я тут же отказался от продолжения всех попыток заставить нашу матку забеременеть и родить очередного уродца. Я вдруг ясно осознал: без своих ребят я - никто. Жору очень позабавило мое заявление о том, что у меня больше нет желания просто сидеть и тупо ждать, когда бог смилостивится и пошлет нам удачу.
- Милый мой, - сказал он, - засунь свои желания себе в задницу. Ты уже давно вырос из тех штанишек, где желания легко сбываются. А умение ждать - это искусство. Дожидаются - редкие. Моли своего бога и он даст.
Он удивлялся моему настроению, но вскоре смирился.
- Но, может быть, ты и прав. Хочешь - ищи...
Но это «ищи» звучало вяло, несмело и неуверенно. Меня раздражало его безразличие.
- Мы бы с ними в два счета...
- Я же сказал тебе русским языком, - буркнул Жора, - ищи! Иди и ищи! Сколько влезет!..
- Русским?
- Русским!
Мне этого было достаточно.
- А ты знаешь язык Эзопа?- мирно спросил я.
- Как ты сказал, язык и... что?
- Э!- сказал я, - Язык Э-зопа!..
Наконец мы рассмеялись.
«А вообще я держу корчму на границе миров!».
Мечтой было стать нарушителем этих границ этих миров.
Вдруг пропал Вит. Как в воду канул. Какое-то время мы ждали, что он внезапно появится, как это было всегда, но шло время, и он не появлялся. И когда Жора произнес свое сакраментальное «определенно», прибавив, «умотал на родину», стало ясно, что Вит уехал в Израиль. А куда он мог еще деться? Он давно об этом мечтал.
- Для счастья, - твердил он Жоре, - нужны каких-то там пять миллионов. Это факт проверенный учеными. А сколько ты здесь получаешь?..
Жора смеялся:
- Целый мешок!
- Вот-вот... В мире есть места, где деньги валяются под ногами... И с нашими технологиями мы давно бы...
- Да мотай ты в свой Израиль!
Виту нужно было заручиться Жориной поддержкой:
- Я все ра-азузнаю, на-аведу мосты и...
- Я готов, - сказал Жора.
Вскоре Вит позвонил.
- Вы не представляете, какие здесь возможности!
- Мы выезжаем, - сказал Жора.
Он шутил. Мы понимали, что все то, что было в наших головах и руках было здорово и стоило больших денег, но было так еще зелено и сыро, что выставлять его на суд света пока было рано.
- Здесь мы...
- Сколько ты мне будешь платить? - спросил Жора.
Вит еще долго, заикаясь, рассказывал о преимуществах капитализма, затем, словно разуверившись в том, что ему удастся Жору уговорить, обреченно произнес:
- Жор, без тебя я там никому не нужен. С тобой же мы...
- О'key, - успокоил его Жора, - узнавай. Но только посмей платить мне меньше своих пяти миллионов.
- В ме-есяц, - обрадовался Вит.
- В день, - сказал Жора и положил трубку.
Он посмотрел на меня:
- Едем в Израиль?
Я притворился, что не расслышал. Я не думал, что Жора мог серьезно отнестись к предложению Вита.
- Ты оглох, я спросил!
Жора ждал ответа. Я медлил.
- Ты серьезно? - затем спросил я.
- Серьезнее некуда.
- Я должен сначала поду...
- Тут и думать нечего, - прервал меня Жора.
- Да хоть к черту на кулички, - сказал я, - но прежде надо найти моих.
Жора расхохотался:
- Ну, ты и зануда! Тинку, найди мне Тинку! А потом ищи кого хочешь!
Опять?! Опять эта Тинка выперлась мне больным зубом! Я чуть было не послал Жору с его Тинкой куда-подальше! Но, удивительное дело, - как только её имя всплывало в разговоре, меня, я заметил, уже не трясло. Я уговаривал себя не бояться её и...
- Ты её боялся? - спрашивает Лена.
- Ну, не то чтобы она вызывала какой-то там страх, нет... Но чувство не формулируемой словами густой вязкой неопределённости, какого-то озноба с оскоминой... Зуд... Хотелось ожечь себя струёй огнемёта... Это чувство не покидало меня ни днём ни ночью. И вот что ещё поразительно: сверлила мозг какая-нибудь строка: «...и я человек стержня, пронизывающего пирог мироустройства...». Какого стержня, какого мироустройства? И при чём тут какие-то пироги? Хоть и с абрикосовым вареньем! И какое отношение к этому мироустройству имеет Тина?
Я просто дурью дурел!
- И что, что в конце концов оказалось? - спрашивает Лена.
- Оказалось... Как раз-таки и оказалось... Ходят же ещё по земле всякие там барабашки и вурдалаки...
- И ты в них веришь?
- Верую...
Да пропади она пропадом, ваша Тина!
Наши клеточки! Разве мы могли о них забыть? Под грузом навалившихся перестроечных проблем мы не забывали, мы, конечно же, помнили о них, но ничем не выдавали этой священной памяти.
Шел, по-моему, 91 год. Как можно забыть о том, что связано с твоим предназначением на земле?! В том, что раскрытие механизмов продления жизни человека, создание эликсира вечной жизни и достижение его бессмертия было смыслом нашей жизни, теперь у нас не было ни малейшего сомнения. Мы просто ждали своего часа, веря в свое дело и не теряя при этом ни минуты для достижения своей по-настоящему достойной и великой цели. И вера наша по-прежнему питала наш дух. Разумеется, клетки были всегда с нами, мы как могли их кормили, поили, они были сыты и радостны, делились и множились, росли... Брежнев жил рядом со сколопендрой, а Ленин соседствовал с дикторшей ЦТ. На всякий случай мы пополнили свою коллекцию выдающихся личностей клетками волосяной луковицы с почти лысой головы Орби. Мало ли... Но у нас не было и в мыслях его клонировать, хотя он и стал Нобелевским лауреатом премии мира... Это, конечно, всевселенский конфуз! Какая там премия?! Какого мира?! Этот недоумок развязал такую войну миров, что похлеще, чем у Герберта Уэллса.
- Он развязал нам руки, - вступилась Лена за Горбачева.
- И завязал, запудрил глаза. И души опустошил... Выел! Этот его великовозрастный ползучий инфантилизм обставил самого Терминатора. Так разрушить полмира мог только полный невежда и недоумок.
- Может быть, может быть, - говорит Лена, - в отличие от Наполеона, однажды сказавшего про себя «Я не добр, но надежен», этот, пожалуй, чересчур добр и совсем ненадежен. Нет. Совсем безнадежен.
- Да он Наполеону и в подметки-то не очень годится! Разве что...
- Что?
- Какое-то время мы вообще не показывались в лаборатории. Я наслаждался тем, что не надо было никуда спешить. Мы вдруг заметили, что пришла весна, помню, снег долго лежал в лесу под деревьями, а на улицах Москвы уже брызнули первые почки. Мы ничего не делали, и это бездействие угнетало нас сильнее, чем наши неудачи. Честно сказать - я опасался куда-либо звонить, чтобы в ответ не услышать грустное «нет». И не торопился искать своих. Тину - просто забыли... Жора тоже не торопил, мы выжидали. Ситуация должна была как-то разрешиться, мы это понимали. Прошли праздники...
