Я уже не могу припомнить, когда появился викарий. Должно быть, я дремал тогда. В моей памяти запечатлелась лишь его сидящая фигура, с вымазанными сажей рукавами рубашки и с приподнятым кверху гладко выбритым лицом, пристально следившим, как плясал на небе отблеск пожара. Небо было усеяно мелкими перистыми облачками, чуть-чуть розовевшими от заката.
Услыхав шум от моего движения, он быстро взглянул на меня.
— Есть у вас вода? — спросил я, не здороваясь с ним. Он покачал головой.
— Вот уж час, как вы просите воды, — сказал он.
С минуту мы молчали и рассматривали друг друга. Я должен был казаться ему весьма странным: почти голый, — на мне не было ничего, кроме мокрых брюк и носков, — с обожженной кожей и с черным от дыма лицом и плечами. У него было невыразительное лицо с бесхарактерным подбородком. Его волосы, почти льняного цвета, спускались волнами на низкий лоб. Бледноголубые, довольно большие глаза смотрели тупо куда-то в пространство. Он говорил отрывисто и не глядел на меня.
— Что все это значит? — сказал он. — Что означает то, что творится кругом?
Я посмотрел на него пристально и не ответил ему. Он вытянул тонкую белую руку и продолжал жалобным тоном.
— Зачем допускают подобные вещи? Чем мы согрешили? Сегодня, по окончании обедни, я вышел погулять по улицам, чтобы немного освежиться, и вдруг — огонь, землетрясение, смерть! Точно Содом и Гоморра! Вся работа уничтожена, вся работа… Кто они, эти марсиане?
— А мы кто? — ответил я, откашлявшись.
Он обхватил руками колени и повернулся ко мне. С пол-минуты он сидел молча.
— Я бродил по улицам, чтобы освежить голову, — вторил он. — И вдруг… огонь, землетрясение, смерть!..
Он снова замолчал, уткнувшись подбородком в колени. Через некоторое время он опять заговорил, размахнем рукой:
— Вся работа… воскресные школы… Что мы такое сделали? Что сделал Уэйбридж? Все исчезло… Все разрушено! Церковь!.. Три года тому назад мы отстроили ее заново… Разрушена! Сметена с лица земли!.. За что?..
Снова пауза, а потом опять бессвязная речь.
— Дым от этого пожара будет вечно возноситься к небу! — крикнул он.
Глаза его горели, а его длинный, тонкий палец указывал на Уэйбридж.
Я начинал понимать, кто передо мною. Страшная трагедия, разыгравшаяся в Уэйбридже, к которой он оказался причастным — повидимому, он был беглецом из Уэйбриджа, — привела его на край бездны, и он потерял рассудок.
— Далеко мы от Сенбюри? — спросил я равнодушным тоном.
— Что нам делать? — продолжал он. — Неужели эти существа везде? И земля отдана им во власть?
— Далеко до Сенбюри?
— Еще сегодня утром я служил в церкви.
— С тех пор все изменилось, — сказал я спокойно. — Нужно держать голову высоко. Еще есть надежда!..
— Надежда?
— Да, полная надежда, несмотря на все это разрушение.
Я принялся излагать свой взгляд на наше положение. Сначала он слушал, но, по мере того, как я говорил, выражение интереса в его глазах сменилось прежней тупостью, и взгляд его стал блуждать по сторонам.
— Это должно быть начало конца, — проговорил он, перебивая меня. — Конец!.. Великий и страшный день суда!.. Когда люди будут умолять утесы и горы, чтобы обрушились и скрыли их от лица сидящего там на престоле!
Я понимал теперь, в чем дело. Я отбросил свою сложную аргументацию и, с усилием поднявшись на ноги, подошел к нему и положил ему руку на плечо.
— Будьте мужчиной, — сказал я. — Страх лишил вас разума. Что это за вера, которая пропадает при первом несчастии? Вспомните только, что делали с человечеством землетрясения, потопы, войны, вулканы! Почему же вы думаете, что бог должен был сделать исключение для Уэйбриджа?.. Он не страховой агент…
Долгое время он сидел в молчании.
— Но как можем мы спастись? — вдруг спросил он. — Они неуязвимы и безжалостны.
— Ни то ни другое, — отвечал я. — И чем они сильнее, тем осмотрительнее и спокойнее должны быть мы. Не прошло еще и трех часов, как один из них был убит.
— Убит? — повторил он, уставившись на меня. — Как могут быть убиты посланцы бога?
— Я сам это видел, — продолжал я. — Мы имели счастье попасть в самую свалку, и это все!
— Что же означают эти отблески на небе? — неожиданно спросил он.
Я объяснил ему, что это сигнализация гелиографом, — так сказать, отпечаток на небе человеческой помощи и стараний. — Мы сейчас в самом центре боя, — говорил я, — хотя кругом все тихо. Отблески на небе означают надвигающуюся грозу. Там, думаю я, марсиане, а ближе к Лондону, где поднимаются холмы Ричмонда и Кингстона, под прикрытием лесов, возводят земляные укрепления и ставят пушки. Скоро здесь будут марсиане…
Я не успел договорить, как он вскочил и остановил меня жестом.
— Слушайте! — сказал он.
Из-за реки, со стороны невысоких холмов, доносились раскаты далеких выстрелов и отголоски нечеловеческого крика. Потом все стихло. Над изгородью поднялся майский жук и жужжа пролетел мимо. Высоко на западе, чуть светлея, виднелся серп луны над дымящимся Уэйбриджем и Шеппертоном, в знойной тишине великолепного заката.
— Нам лучше всего пойти этой дорогой на север, — сказал я.
Мой младший брат был в Лондоне в то время, когда марсиане напали на Уокинг. Он был студент-медик и готовился к предстоящему экзамену. До утра субботы он ничего не знал о событиях. В субботних утренних газетах, кроме пространных статей о планете Марс, о жизни на планетах вообще, была помещена коротенькая, довольно туманная телеграмма о появлении марсиан, производившая впечатление именно своей лаконичностью.
Марсиане, напуганные приближением толпы, убили несколько десятков людей из скорострельной пушки, так гласила телеграмма и заканчивалась словами: «При всей их кажущейся силе, марсиане не выходят из ямы, в которую они упали, да, очевидно, и не могут выйти. Это объясняется, вероятно, большею силой тяготения на Земле». По поводу последнего предположения автор телеграммы распространяется довольно много.
Само собой разумеется, что все студенты подготовительных курсов по биологии, которые в то время посещал мой брат, были очень заинтересованы вышеупомянутой телеграммой. Но на улицах не замечалось никакого особенного волнения в тот день. В вечерних газетах появились кое-какие новые сообщения под гигантскими заголовками. Но и эти последние новости о марсианах ограничивались известиями о стягивании войск к Горселльскому полю и о том, что между Уокингом у Уэйбриджем горят сосновые леса.
Позднее, в экстренном выпуске «Evening-Post» был напечатан голый факт, без всяких комментарий, о прекращении телеграфных сношений. В публике это объясняли тем, что горящие деревья упали на телеграфные провода. В ночь моей поездки в Лизсерхед о столкновении с марсианами никто еще не знал в Лондоне.
