— Никто тебя не просит выступать с этим в суде, — возразила Маленькая Мисс. — Только отнесись к этому со всей серьезностью. Эндрю ждет, что ты вручишь ему бумагу, в которой будет написано, что он — свободный индивидуум. Он желает весьма щедро заплатить тебе за этот документ, хотя ни в какой оплате нет необходимости. Она должна служить подтверждением его права на автономию. Скажи, что в этом ужасного?
— Я не хочу, чтобы Эндрю покинул меня, — угрюмо заявил Сэр.
— Ах вот в чем дело! Вот где собака зарыта, не так ли, отец?
У Сэра потухли глаза. Он, казалось, растерялся и проникся жалостью к себе.
— Я совсем старик, — сказал он. — Моя жена давно покинула меня, старшая дочь стала чужой, уехала и моя младшая дочка — у нее теперь своя семья. Я один в этом доме, только Эндрю остался здесь со мной, но вот и он решил покинуть меня. Нет, не позволю! Эндрю мой. Он мне принадлежит, и я вправе приказать ему остаться со мной, хочет он этого или нет. Все эти годы он как сыр в масле катался, и если ему вздумалось бросить меня теперь, когда я становлюсь старым и беспомощным, он…
— Отец!..
— Он… Пусть он забудет об этом! — снова уже кричал Сэр. — Забудет! Забудет! Забудет!
— Ты опять себя распаляешь, отец.
— Ну и что?
— Успокойся, расслабься. Когда Эндрю говорил, что он хочет покинуть тебя?
Сэр смутился:
— А ради чего еще ему понадобилась свобода?
— Все, о чем он мечтает, — это лист бумаги. Законный документ. Несколько слов. А ехать он никуда не собирается. Тебе что — привиделось, будто он отправляется в Европу и начинает там плотницкое дело? Да нет же. Он остается здесь. Он будет таким же послушным, как всегда. Любой твой приказ он без промедления выполнит, что бы ни взбрело тебе на ум. Он не собирается меняться. Не изменится ничего. Даже выйти из дома без твоего разрешения Эндрю не сможет. Ничего не поделаешь — так уж он устроен. Он хочет от тебя всего несколько соответственным образом составленных слов. Он хочет, чтобы его считали свободным. Это пугает тебя? Что, это так страшно? Или он этого не заслужил?
— И ты веришь во все это, да? Новая глупость, которую ты вбила себе в голову?
— Никакая не глупость, отец, и совсем не новая. Господи, да мы с Эндрю обсуждали это уже на протяжении многих лет!
— Многих лет? Ты говоришь — многих лет?
— Да-да, лет! Мы спорили, обсуждали все и так и эдак. По совести говоря, эта идея пришла в голову сначала мне. Я говорила ему, что смешно считать себя ходячей механической игрушкой, будучи на самом деле куда более значительным явлением. Когда я впервые сказала ему это, он просто не обратил внимания на мои слова, но мы продолжали говорить с ним на эту тему, и спустя какое-то время я заметила, что до него что-то стало доходить. Наконец он мне прямо сказал, что мечтает больше всего на свете о том, чтобы быть свободным. Хорошо, сказала я ему, скажи все моему отцу, и он все устроит. Но он боялся. Он все откладывал разговор с тобой, потому что боялся повредить твоему здоровью. Но в конце концов я уговорила его пойти к тебе.
Сэр пожал плечами:
— Ты поступила глупо. Он же сам не знает, что такое свобода. Откуда ему знать? Он — робот.
— Ты все еще недооцениваешь его, отец. Да, он — робот, но не обычный. Он читает. Он размышляет над прочитанным. Он учится и развивается из года в год. Возможно, когда он только появился здесь, он и был обыкновенным механическим человеком, как и все другие роботы, но Эндрю обладает способностью к развитию — неважно, была ли она заложена в его позитронные связи намеренно или случайно, — и он не упустил этой возможности. Отец, я хорошо знаю Эндрю и могу с уверенностью сказать: это такое же сложное существо, как… как ты или я.
— Чушь, девочка моя.
— Как ты можешь так говорить? Он же все чувствует! Ты не мог не замечать этого. Чаще всего я не знаю в точности, что он чувствует, но я далеко не всегда знаю, и что чувствуешь ты, а твои чувства можно читать по лицу, они выражаются в жестах и позах, у Эндрю ничего этого нет. Когда с ним говоришь, становится ясно, что он отзывается на самые абстрактные понятия, такие, например, как любовь, страх, красота, преданность, и на множество других, причем так же, как это проявляется у тебя или у меня. Чего ты хочешь еще? Если кто-то так же, как ты, реагирует на различные явления жизни, как можно не признавать того, что это существо похоже на тебя?
— Он не такой, как мы, — сказал Сэр. — Он кое-что совсем иное.
— Не «кое-что», а кое-кто совсем другой, — поправила его Маленькая Мисс. — И не настолько иной, как ты стараешься доказать мне.
Лицо Сэра, еще недавно покрытое красными пятнами от гнева, теперь стало серым, и он надолго замолк, вперив взгляд в свои ноги и еще плотнее кутаясь в плед. Он все еще напоминал старого императора, сидящего выпрямившись на своем троне, но теперь он был похож на императора, всерьез задумавшегося о своем отречении.
— Ладно, — сказал он с горечью. — Ты победила, Мэнди. Раз ты так хочешь, я готов признать Эндрю личностью, а не машиной. Согласен: Эндрю — это личность. Так-то вот. Ты счастлива?
— Я никогда не говорила, что он — личность, отец.
— Нет уж, говорила. Ты употребила именно это слово.
— Ты меня поправил. Ты сказал, что он искусственная личность, и я с тобой согласна.
— Хорошо, пусть будет так. Мы оба пришли к согласию, что Эндрю — искусственная личность. Ну и что? Что изменится от того, что мы станем называть его «искусственной личностью», а не роботом? Пустая игра слов. Фальшивую монету можно принять за настоящую, но от этого она не будет настоящей. И робота можно называть искусственной личностью, но он останется…
— Папа, все, чего хочет Эндрю, — это чтобы ты даровал ему свободу. Он будет жить здесь и делать все, что в его силах, чтобы твоя жизнь была отрадной и благоустроенной, чем он всегда и занимался с первого дня своего пребывания у нас. Но он ждет, чтобы ты сказал ему, что он свободен.
— В таком заявлении нет никакого смысла, Мэнди.
— Может быть, для тебя нет. А для него есть.
— И для него нет. Пойми, я стар, но я еще не выжил из ума. То, о чем мы здесь толкуем, создаст гигантский прецедент в юриспруденции. Хоть дать свободу роботам и не означает отмену Трех Законов, это откроет широкий простор для юридического крючкотворства — о правах роботов, об угнетении роботов, о пятом, о десятом. Роботы пойдут в суды с исками против людей, которые заставляют их выполнять неприятные работы, или не предоставляют им отпуска, или просто недостаточно хорошо к ним относятся. Они вчинят иск «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен» за то, что им там внедряют в мозги Три Закона, потому что какой-нибудь стряпчий заявит, что это нарушение их конституционных прав на жизнь, свободу и поиск счастья. Роботы пожелают принять участие в выборах… О, Мэнди, неужели ты не понимаешь? Это прибавит головной боли всем.
