Я разделила обычную судьбу всех потерпевших поражение, которых у нас во все времена без всякой пощады истребляли. Моих товарищей ждала казнь или каторга (что одно и то же). Я ждала смерти и была к ней готова, но приговор был иным.
Меня отправили в солдатский публичный дом, в один из захолустных гарнизонов на восточной границе.
Думаю, не нужно подробно останавливаться на том, что я пережила в следующие месяцы. Достаточно сказать, что я сполна испытала всю глубину унижений, которые только могут ждать женщину, оказавшуюся в полной власти животных, именующих себя мужчинами.
Приходилось видеть, как убивают просто так, вымещая на беззащитной женщине злобу на мир, и рыть иногда по две, по три могилы за день: своих мертвых презренные проститутки должны были хоронить сами.
Мне случалось не на жизнь, а на смерть драться с воровками и убийцами – и там, на самом дне, тоже была своя борьба за власть, свои рабы и господа.
Потом до меня дошло известие, что вся моя семья истреблена из-за участия кого-то из родственников в заговоре против Броуга. Я не плакала – к тому времени слез у меня уже давно не осталось.
Девушки из уничтоженных знатных семейств, которые попали сюда вместе со мной, умирали одна за другой или накладывали на себя руки. Не прошло и полугода, как из полудюжины осталась только я одна. Но пришел день, и наконец сломалась и я.
Это было на шестой месяц после того, как я оказалась здесь. В тот вечер из рейда против незамиренных горцев вернулся кавалерийский полк и нас всех – сотню замордованных до скотского состояния баб – безжалостно подняли с постели и погнали ублажать соскучившихся по женскому телу вояк. К утру я еле-еле могла двигаться. И тогда я наконец решилась сделать то, о чем думала уже давно.
Улучив момент, я выскользнула из каморки, где только что обслуживала очередного скота, даже не снявшего мундир, и, тихо проскочив мимо задремавшей надсмотрщицы, пробралась в нашу казарму.
Я привязала к карнизу подоконника шелковый пояс – последнюю вещь, напоминавшую о прежней жизни, сделала скользящую петлю, подставила колченогий табурет… Я не боялась – это легкая смерть, легче только от опиумной настойки. Было просто очень горько – ведь мне шел только двадцать первый год. Но не было страха и не было сомнения. Я знала, что иного исхода быть не может, – редко кто из подневольных проституток протягивал больше трех лет.
Прочтя короткую молитву – я давно уже не молилась и с трудом вспомнила слова, – я изо всех сил оттолкнула табурет, чтобы в следующее мгновение провалиться во тьму небытия…
Я очнулась, лежа на холодном некрашеном полу нашего обиталища. Кто-то возвращал меня к жизни, энергично делая мне искусственное дыхание.
Когда я открыла глаза, то первое, что я увидела, – это лицо склонившейся надо мной моей подруги по несчастью, Кеоны. Эту пятнадцатилетнюю горянку пригнали в наш богами забытый городок полтора месяца назад вместе с другой военной добычей. Как я узнала на следующий день, она увидела меня пробирающейся в наше жилище и по выражению лица догадалась, что я собираюсь делать.
– Почему ты спасла меня? Наши с тобой народы – враги! – Это было единственное, что я смогла сказать ей.
Она кротко улыбнулась в ответ.
– Если ты можешь кого-то спасти и не спасаешь – это великий грех.
– Я хочу сдохнуть, какое тебе дело! – со слезами пробормотала я, закрывая лицо руками.
– Мы все умрем, – спокойно ответила мне горянка. – Зачем тебе торопить смерть, ведь пока ты жива – ты можешь надеяться…
Тут вошла надсмотрщица, увидела меня на полу, пояс на крюке и все поняла. Она разразилась потоком брани, но за палку не схватилась.
За несколько дней до того сразу шестеро недавно присланных девушек покончили с собой, по очереди заколовшись украденным на кухне ножом. За это ее нещадно выпороли кнутом, и теперь она тряслась над каждой из подопечных. Я получила три дня отдыха.
За эти дни я, подумав, согласилась с тем, что говорила Кеона. Смерть – не та гостья, чтобы торопить ее приход.
А на четвертый день на гарнизон обрушились, скрытно подобравшись горными тропами, войска княжества Хест, правитель которого решил, что самое время откусить от Йоораны кусок пожирнее.
Я проснулась уже после того, как снаряд траншейной мортиры разворотил угол нашей казармы-тюрьмы. Вокруг меня клубилась пыль, чад сгоревшего меленита обжигал горло, разрывал грудь жутким кашлем.
Вокруг меня визжали и стонали мои товарки.
Еще не понимая, в чем дело, я вскочила и, как была нагая, бросилась прочь. Инстинктивно – да, меня тогда вел инстинкт и только он – кинулась туда, где сквозь дым и клубящуюся кирпичную пыль проглядывал тусклый рассвет.
Я тогда не думала ни о чем. Просто бежала среди точно таких же бестолково метавшихся людей: солдат, гражданской обслуги, визжащих женщин – жен и дочерей начальников.
Прямо на меня выскочил вопящий хестиец в рыжем тюрбане, выставивший длинную винтовку со штыком – я едва успела уклониться; в меня несколько раз стреляли – а может, то были шальные пули… Потом я выбралась через пролом в стене, в котором торчал подбитый броневик, исходящий черным дымом.
Опомнилась я только примерно в лиге от своей тюрьмы, споткнувшись о труп нашего солдата. Сапоги с него уже успели снять, хотя автомат валялся рядом. Позади грохотал бой, но кто там брал верх – мне было неважно.
Я натянула на себя снятые с мертвеца штаны, при помощи ножа скроила из его плаща что-то вроде накидки, остатками плаща обмотала ноги, забрала оружие и побрела в сторону моря. Я не могу сейчас связно вспомнить все происшедшее потом. Мое сознание было слишком затуманено радостью оттого, что я вновь свободна, и я не могла осознать окружающее. Помню только ночной путь среди осыпей и пропастей.
К утру следующего дня, уже на пределе сил, я вышла к береговым скалам и тут увидела внизу, в полосе прибоя, севший на мель корабль. Ни о чем не думая, я сумела спуститься с обрыва (до сих пор не пойму, как я не сорвалась) и кое-как побрела к нему. В ту минуту мне было все равно, кому он принадлежит и как меня встретят. Я знала, что на крайний случай у меня всегда остается выход, и это придавало мне уверенности и спокойствия.
Помню только боль в ногах, изрезанных до крови об острые камни, когда я вошла в волны, просмоленный борт корабля совсем рядом, удивленные возгласы и направленные на меня стволы… Помню, как уговаривали меня разжать руки, намертво вцепившиеся в автомат, а я не могла. Помню теплое вино, льющееся в рот… Потом мне сказали, что я проспала ровно трое суток и проснулась, уже когда корабль покинул мой мир…
Я довольно быстро продвинулась на службе у этих междумировых торговцев. Тут, правда, не столько моя личная заслуга, сколько то, что наша база в прошедшие годы понесла особенно большие потери. Я вполне могла бы оказаться в числе тех, кто пропал без вести или погиб. А я вот стала вице-командором. Неплохо, если учесть, что подняться выше никому из нас невозможно.
