— Зачем вы привезли нас в это ужасное место, Джон? Почему не оставили дома, в тепле и уюте?
Кэрол резко оборвала ее и попросила замолчать.
Тем временем к Кеннистону подбежали две девчушки и, шмыгая носами, засыпали его вопросами. Джон ответил, как мог, наблюдая за средних лет толстушкой, которая с недоуменным видом распахивала одну за другой двери, ведущие в соседние комнаты. «А где же ванная?» — озадаченно спросила она под конец и укоризненно взглянула на Кеннистона.
Он не выдержал и попросил Кэрол выйти в коридор. Наконец-то впервые за долгое время они остались одни.
— Я знаю, милая, вам с тетей сейчас чертовски трудно, — сказал он, с тревогой вглядываясь в застывшее лицо Кэрол и безуспешно пытаясь поймать взгляд ее потускневших глаз. — Уверяю тебя, скоро все образуется. Пока мы не наладим систему отопления, вам придется пожить в общей комнате — а затем каждый сможет выбрать себе собственную квартиру! Чего-чего, а жилья в этом городе хватает… Если хочешь, я привезу тебе из дома мебель, книги — словом, любые вещи!
— Нет, — резко ответила Кэрол и неприязненно осмотрелась. — Не хочу, чтобы мои вещи оказались в этом… этом бараке! Мне приятнее было бы считать город под куполом временным лагерем — не больше. Тогда я могла бы вспоминать о своем доме без тоски и ждать вновь встречу с ним! — Она с грустью взглянула на Джона. — Кен, у нашего соседа, старого мистера Петерса, был сердечный приступ в тот момент, когда колонна въехала в этот ужасный город. Его унесли санитары на носилках, но… но я видела его посиневшее лицо. Он умер — понимаешь, Кен, умер! Умер, увидев эти жуткие здания…
Кэрол всхлипнула и закрыла лицо дрожащими руками. Джон успокаивающе погладил ее по вздрагивающим плёчам.
— Смерть всегда ужасна, когда бы она ни пришла к человеку, — мрачно сказал он. — Что ж, старикам на новом месте придется особенно нелегко… Но большинство жителей Миддлтауна молоды и энергичны, и они пришли сюда не умирать, нет! Мне рассказывали: во время перехода одна из женщин родила. Подумай, Кэрол, в этом городе уже появился на свет первый маленький человечек!
Кэрол пожала плечами. Они расстались, к огорчению Джона, довольно холодно.
Он вышел ка улицу в подавленном состоянии. Кэрол с явным безразличием отнеслась к его приходу — и вряд ли это объяснялось только ее усталостью. Несмотря на молодость, она очень глубоко была привязана к Миддлтауну, к его неспешному, провинциальному образу жизни — без особых потрясений, тревог и перемен. Все это ныне рухнуло — и ей придется приспосабливаться к совсем иной обстановке, где от каждого потребуется все, на что он способен. Кто знает, как здесь сложатся их отношения?…
Погруженный в малоприятные размышления, Джон пошел к центру города. За эти полчаса на улицах многое изменилось. Большинство людей уже покинули автомобили, остальные переносили в дома последние вещи. Но было еще что-то…
Улицы внезапно ожили.
И эту магическую перемену сотворили… дети! Поначалу у них вызывали страх чуждое окружение, мертвая тишина, скованное поведение родителей. Но постепенно они осознали, что перед ними лежит целый город: таинственные опустевшие здания, полные загадок и, возможно, сокровищ; неизведанные улицы и переулки — девственная территория для отважных исследователей. По двое и по трое они начали осваивать окрестности, пользуясь тем, что родителям было не до них. Маленькие фигурки теперь носились взад и вперед по тротуарам, поднимая облака пыли. В самых темных и мрачных уголках можно было разглядеть крадущихся словно индейцы мальчишек, услышать девчачий смех и визг. Один пострел обнаружил: стены небоскребов дают замечательное эхо! Он немедленно начал вопить, наслаждаясь произведенным эффектом. Другой мальчишка, опьяненный необъятным пространством белых стен, уже выписывал рядом с подъездом огромные кривые буквы красным обмусоленным карандашом. Кеннистон некоторое время с улыбкой следил за его художеством. «Ну до чего непочтительный щенок!» — с одобрением подумал он.
Его настроение внезапно изменилось, шаги стали более легкими и упругими. «Нет, — подумал он, — дело с переселением далеко не безнадежно. Человеческая порода достаточно гибка — в критических ситуациях люди могут приспособиться к любым условиям».
В последующие двое суток Джон окончательно убедился — они с Хубблом не ошиблись, заставив мэра объявить об эвакуации. Волна за волной переселенцы двигались через равнину, вливаясь бесконечным потоком через портал. По-прежнему грохотали моторы, шуршали колеса, поднимались в небо тучи пыли — но лица людей, всматривающихся в небоскребы, были уже не столь мрачными и настороженными. Первые семнадцать тысяч пионеров словно сняли с города вековечное проклятие. Походные кухни распространили в воздухе домашний, ободряющий запах кофе. Здесь же готовили горячую пищу. Неутомимые хозяйки с метлами и тряпками в руках приводили комнаты в порядок, а мужьям пришлось мыть окна, одновременно приглядывая за гуляющими по улицам детьми. Стоящие вдоль тротуаров «плимуты», «форды» и «шевроле» уже не казались неуместными на улицах древнего города.
На третий день санитарные машины перевезли больных из Миддлтауна и разместили их в импровизированном госпитале. Чуть позднее в специально подготовленном здании поселились заключенные из городской тюрьмы. В одном из небоскребов на центральной площади стали работать мэрия и различные городские службы. В Миддлтауне не осталось ни души…
На одном из заседаний городского совета мэр Гаррис предложил:
— Мы назовем это место Нью-Миддлтауном, — важно произнес он. — Нужно сделать все возможное, чтобы город под куполом напоминал наш прежний дом!
Поздним вечером Джон уговорил невесту пойти прогуляться. Они шли молча по центральному проспекту при свете ламп, развешанных над подъездами соседних домов. Навстречу им из-за угла выбежал перепачканный в саже мальчуган и деловито свернул в один из темных переулков. За ним, захлебываясь от лая, промчался лохматый пес. Из окон второго этажа доносились звуки магнитофона. Сочный баритон игриво пел: «Я не могу дать тебе ничего, кроме любви, крошка!»
На первых этажах кипела жизнь — но выше город оставался мрачным и пустынным. «Будь у небоскребов душа, они бы сейчас с изумлением взирали бы на все происходящее, — подумал Джон. — Многие века, если не тысячелетия город стоял, освещенный по ночам лишь светом звезд. Стоял — и вспоминал о временах, когда по цветущим бульварам прогуливались влюбленные парочки, а неугомонные дети играли до заката в самых его укромных уголках. Был ли город рад, что люди пришли вновь — или сожалел об утерянных тишине и спокойствии?»
