— Ой? — протянул матрос. — Тебе?
— Да, — сказал мистер Марвель, — мне.
— Ишь ты! А позволь тебя спросить…
— Удивляешься? — сказал мистер Марвель, прикрывая рукою рот. — Просто страсть, что такое.
— Ишь ты!
— Дело в том, — с жаром начал мистер Марвель конфиденциальным шопотом.
Но тут выражение его лица внезапно изменилось самым чудесным образом.
— О-о! — простонал он и как-то странно приподнялся на скамейке, лицо его ясно говорило о физическом страдании.
— Уоу! — сказал он.
— Что такое? — с участием осведомился матрос.
— Зуб, — сказал мистер Марвель и провел рукой по уху.
Он схватил книги.
— Однако мне пора, — сказал он и начал странно пятиться на скамейке прочь от своего собеседника.
— А как же ты хотел рассказать мне об этом Невидимом-то, — попробовал протестовать моряк.
Мистер Марвель задумался, как бы соображая.
— Враки! — сказал чей-то голос.
— Да ведь в листке написано? — сказал матрос.
— Все равно, враки… Я знаю молодца, который все это выдумал. Никакого нет невидимого человека. Болтают зря.
— А как же в листке-то? Неужели ж ты говоришь…
— Враки от слова до слова, — непоколебимо утверждал мистер Марвель.
Матрос, все еще с газетой в руке, выпучил глаза.
— Погоди, — сказал он медленно, вставая. — Так ты говоришь…
— Говорю, — сказал митр Марвель.
— Так чего ж ты раньше-то молчал? Чего ж не остановил-то меня, когда я разводил тебе всю эту околесицу? Я перед тобой этакого дурака разыгрывал, а ты что ж? Это что значит, а?
Мистер Марвель надул щеки. Матрос вдруг побагровел и сжал кулаки.
— Я, может, минут десять раздарабарывал, а ты, пузан проклятый, поганая рожа, хотя бы…
— Не изволь со мной ругаться, — сказал мистер Марвел.
— Ругаться! Вот погоди еще!
— Ступай! — сказал голос.
Что-то повернуло мистера Марвеля, и он странной судорожной походкой зашагал в сторону.
— Убирайся-ка подобру, поздорову! — крикнул ему матрос. — Так-то оно лучше!
— Кто ж убирается-то? — спросил мистер Марвель.
Он боком пятился прочь со странною торопливостью и внезапными резкими скачками. Уже отойдя немного по дороге, он начал тихий монолог, в котором слышались будто протесты и упреки.
— Чорт безмозглый! — крикнул матрос, широко расставим ноги, уперев руки в бока и наблюдая за удалявшейся фигурой. — Вот я покажу тебе, болван, как морочить меня! В листке ведь написано!
Мистер Марвель отвечал несвязно и вскоре скрылся за изгибом дороги, но матрос продолжал стоять в прежней победоносной позе, пока не согнала его с места телега мясника. Тут он повернул в Порт-Стоу.
— За-ме-чательное дурачье! — тихонько проговорил он про себя. — Видно, хотел осадить меня маленько, — вот и вся его дурацкая штука. В листке — ведь!
Вскоре пришлось ему услышать и еще одну замечательную вещь, случавшуюся очень от него близко. Это было сверхъестественное появление пригоршни монет (не более, ни менее), путешествовавшей без всяких видимых посредников вдоль стены, за углом Сент-Майкельс-Лэна. Это удивительное зрелище видел в то самое утро один из собратьев-матросов, и хотел было схватят деньги, но был тотчас сшиблен с ног, а когда встал, — мотылькообразные деньги исчезли. Наш матрос, по его же уверению, готов был в эту минуту поверить чему угодно, но последний рассказ показался ему «уж чересчур». Впоследствии рассказ, однако, заставил его призадуматься.
История о летящих деньгах была достоверна. И по всему-то околодку, даже из августейшей банкирской конторы «Лондон и Графство», из касс магазинов и трактиров, где все двери, благодаря прекрасной погоде стояли настежь, — деньги в этот день беззвучно и проворно выбирались себе вон и преспокойно летели по стенкам и темным закоулкам, пригоршнями и свитками, искусно увертываясь от взора попадавшихся на пути людей. И деньги эти, хотя никто не соследил их, неизбежно оканчивали свой таинственный полет в кармане сильно взволнованного джентльмена в истрепанной шелковой шляпе, сидевшего у входа в трактирчик на окраинах Порт-Стоу.
Только через десять дней, — когда история в Бордоке, в сущности, уже совсем устарела, — матрос сопоставил все эти факты и начал понимать, как близко ему пришлось быть от диковинного невидимого человека.
Ранним вечером доктор Кемп сидел в своем кабинете, в бельведере на вершине холма над Бордоком. Кабинет этот был очень уютной комнаткой в три окна, — на север, запад и юг, — с книжными полками, полными книг и научных изданий, просторным письменным столом и микроскопом у северного окна, среди разных миниатюрных инструментиков, стеклышек, нескольких культур в стклянках и всюду расставленных в беспорядке пузырьков с реактивами. Электрическая лампа доктора Кемпа была уже зажжена, хотя небо еще сияло зарею, и шторы подняты, так как любопытных прохожих, которые могли бы заглядывать в окна, опасаться не приходилось.
Доктор Кемп был высокий и стройный молодой человек, с белокурыми волосами и почти белыми усами, а работа, которою он был теперь занят, ценилась им так высоко, что он надеялся получить за нее знание члена Королевского общества.
Спустя некоторое время глаза его, оторвавшись от бумаги, стали блуждать вокруг и устремились на пламя заката за холмом напротив. С минуту он просидел с пером во рту, любуясь пышными золотыми тонами над вершиной холма; затем внимание его привлекла маленькая фигурка, черная как чернила, бежавшая к нему по косогору, — фигурка низенького человечка в высокой шляпе, бежавшего так быстро, что ноги его буквально только мелькали.
— Еще один из этих ослов, — подумал доктор Кемп. — Не хуже того, что бросился на меня нынче со своим: «Невидимка идет, сэр!» И что только с ними сделалось? Точно тринадцатый век, право!
Он встал, подошел к окну и начал смотреть на окутанный сумраком холм и стремительно несущуюся к нему маленькую фигурку.
— Очень, кажется, спешит, — сказать доктор Кемп, — только толку-то из этого как будто мало. Будь у него все карманы набиты свинцом, он не мог бы бежать тяжелее. Совсем умаялся, голубчик.
Через минуту верхняя из вилл, разбросанных по холму около Бордока, скрыла бежавшего. Он опять мелькнул на секунду, мелькнул еще и еще, три раза в промежутках между тремя следующими домами, и скрылся за насыпью.
— Ослы! — повторил доктор Кемп, повернулся на каблуках возвратился к письменному столу.
Но те, кто сами были вне дома, видели беглеца вблизи и заметили дикий ужас на его вспотевшем лице, не разделяли презрения доктора. Человек улепетывал, что было мочи, и, переваливаясь на ходу, громыхал, как туго набитый кошелек. Он не оглядывался ни направо, ни налево, но его расширенные глаза смотрели прямо перед собою, вниз холма, туда, где начинали зажигаться фонари и толпился на улицах народ. Уродливый рот его был открыть, и на губах выступила густая пена. Дышал он громко и хрипло. Все прохожие останавливались и начинали оглядывать дорогу с зарождающимся беспокойством, спрашивая друг друга о причине такой поспешности.
