Полянский резко вскинул голову, протянул руку.
Я увидел, как над серыми башнями элеватора стремительно взвился пыльный столб, будто там взорвался артиллерийский снаряд. Из пыли вырвалась стая голубей и спирально пошла в небо. Вершина башни дрогнула... и обрушилась наискось, как сугроб снега.
С опозданием в несколько секунд донесся тяжелый грохот.
Я онемел.
— Смотрите еще! — торжествующе крикнул Полянский.
К переезду подходил пригородный поезд. Электровоз тянул десяток вагонов, видны были фигурки людей, столпившихся в дверях... Да, Полянский показывал на него.
— Что вы! — я схватил его за плечо.— Там же люди!
Но было уже поздно.
Электровоз вдруг странно, как игрушечный, запрыгал по рельсам и завалился набок. Вагоны полезли друг на друга. Пронзительный, как крик боли, раздался скрежет сминаемого, рвущегося железа.
Люди посыпались из вагонов.
Мне захотелось крикнуть: «Нет! Этого нет! Я сплю... или сошел с ума!»
Я не мог выговорить ни слова. Над элеватором расплывалось бурое облако. Элеватор горел.
— Убедились? — прохрипел Полянский.
Он тяжело дышал. На побледневшем лице, как раскаленные угли, горели его страшные глаза. Тонкие губы кривились — похоже, он пытался улыбнуться.
Я с ужасом глядел на него и молчал.
Он тяжело сунул руки в карманы и прошел мимо меня в калитку.
Я бросился к поезду и тут же остановился. Мне нечего там делать. Я должен остаться здесь.
Да, я убедился...
Полянский, вопреки всякому здравому смыслу, овладел необъяснимой страшной силой сказочного джинна. И могущество его по-сказочному велико. Но очевидно и то, что мозг Полянского не вынес страшного напряжения, что-то сдвинулось в его сознании, подавило все гуманные начала, и ценность человеческой жизни превратилась для него в ничто. Цель заслонила средства.
Полянский — опаснейший маньяк. Под развалинами элеватора, в перевернутых вагонах поезда погибли люди. Сколько их может погибнуть еще? Что может изобрести необузданная фантазия Полянского для тренировки и доказательства могущества разума?
Как унять Полянского? Это нужно сделать вот сейчас. Потом может быть поздно...
Я вернулся в ограду.
Он сидел на крыльце. Глаза его уже потухли. Он встретил меня своей обычной усмешкой. Если раньше она была неприятной, то сейчас показалась омерзительной.
Что-то не понравилось Полянскому в выражении моего лица. Усмешка его исчезла.
— Ну, ну...— сказал он предупреждающе.
Я почувствовал, как будто меня схватили две громадные невидимые ладони. Мои ноги оторвались от земли, предметы перед глазами описали стремительный полукруг. Я понял, что вишу в воздухе вниз головой. Я видел перевернутое крыльцо, перевернутого Полянского, который с холодным любопытством глядел на меня.
Потом опять все мелькнуло, и я ощутил землю подошвами. Сделал несколько шагов, чтобы сохранить равновесие. Встал возле поленницы и прижался к ней спиной.
Голова наполнилась шумом, будто в ней заработал авиационный мотор. Я постарался взять себя в руки, но шум не уменьшался, наоборот, он быстро нарастал, становился громче и отчетливее и наконец перешел в тяжелый надсадный гул. Я не сразу сообразил, что этот гул рождается не внутри меня, а идет откуда-то сверху.
К городскому аэродрому снижался пассажирский самолет.
— Интересно! — сказал Полянский — он тоже смотрел вверх,— Неплохо проверить.
Он вскочил и, уже не обращая на меня внимания, запрокинул голову. Мощно ревя моторами, самолет тел прямо над нами. Секунда... другая... Самолет опустил нос и стремительно понесся к земле.
У меня перехватило дыхание.
Я оперся о поленницу. Под руку попало березовое полено... Гладкое и круглое, оно удобно легло в ладонь...
Начальник милиции полковник Аверьянов с трудом разобрал последнюю фразу: четкий почерк внезапно исказился, и расплывшиеся буквы поползли вниз по странице. Он перевернул лист и, не найдя ничего на обороте, положил его на стопку уже прочитанных листков.
Полковник Аверьянов только что вернулся из отпуска, Ему уже доложили об аварии на элеваторе и о крушении на железной дороге. На своем столе он нашел папку, обычную серую папку с надписью «Дело», где рукой майора Кубасова было дописано: «об убийстве доцента Полянского».
Сам Кубасов сидел в кресле напротив.
— Полянского нашли? — спросил полковник Аверьянов.
— Конечно,— ответил Кубасов,— в сенях дачи и нашли. Только он был уже холодный, когда мы приехали. Булатов ударил точно.
«Что ж,— подумал Аверьянов.— Булатов знал, куда ударить: как-никак он был нейрофизик, кандидат медицинских наук...»
— Самого Булатова мы обнаружили на его квартире,— продолжал обстоятельный рассказ майор Кубасов,— он сидел за письменным столом, голова его лежала вот на этих записях.
— Он живой?
— Пока жив. У него кровоизлияние в мозг, он без сознания. Профессор сказал, что он сильно ударился головой, очевидно, во время аварии автобуса, и повредил кровеносный сосуд. Только сосуд лопнул не сразу, а спустя несколько часов, когда Булатов был уже дома. Он очень плох. Профессор считает, что если Булатов и выживет, то может на всю жизнь остаться ненормальным человеком.
Полковник Аверьянов помедлил. Сложил в папку листки.
— Значит... после аварии с автобусом Булатов лишился рассудка?
— Конечно, — заявил Кубасов.— Иначе не могло быть, я так и в заключении указал. После аварии, находясь уже в ненормальном состоянии, он пошел с Полянским на дачу. Что там было — возможно, пьяная ссора, пустую бутылку из-под коньяка мы обнаружили, да и от Булатова пахло коньяком. В припадке ярости он убил Полянского поленом, труп затащил в сени и запер там, а сам вернулся домой и написал вот это ненормальное объяснение.
Полковник Аверьянов задумчиво посмотрел на Кубасова.
— Профессор эти записки читал?
— Конечно. Говорит, типичный шизофренический бред. Правда, очень складно подтасованный под события.
Полковник Аверьянов достал папиросу и очень долго разминал ее в пальцах.
— Что же думают эксперты о причинах аварии на элеваторе? — спросил он.
— Нашли небольшую усадку фундамента. Очевидно, бетон дал трещину, а потом башня и обвалилась.
— А крушение?
— Обломки цемента разлетелись далеко в стороны, один мог угодить под колесо электровоза. Мы также звонили и в аэропорт. Пилот рассказал, что при подходе к городскому аэродрому самолет неожиданно попал в воздушную яму. Машину удалось выровнять в трехстах метрах от земли.
— Да, на самом деле складно, — не спеша и как будто недовольно заключил полковник Аверьянов.
