— Эта зона мозга отвечает за двигательные функции! Бедный ребёнок.
Когда, наконец, закончили, Лисицкий сказал, обращаясь к Хирургу:
— Даже если она выживет, вы представляете, какой она останется? Смерть — для неё лучший выход. Не знаю, какой ваш интерес в этом деле, но вы — изверг.
«Я — гораздо хуже, — подумал Хирург отрешённо. — А ведь ты прав, коллега. Впервые в жизни я не уверен до конца, что она выживет. Даже если она останется инвалидом, ставки слишком высоки — я должен рискнуть».
— Кто её родители? — спросила Светлана.
Она сняла маску, и только сейчас Хирург заметил, что она симпатичная.
— Вы курите? — спросил он.
— Да.
— Тогда идём на улицу. Там и поговорим.
Хирург вернул медицинскую одежду, вышел на асфальтированный пятачок за отделением. Светлана уже ждала его.
— Скажите, как вы угадываете, будет ли пациент жить? — спросила она, изящно выпустила струйку дыма.
— Вы верите в чудеса? — он щёлкнул зажигалкой, затянулся. — Вижу — верите. Считайте, что это чудо. Я таким родился. Ни Сатана, ни вампиры, ни инопланетяне тут ни при чём.
Женщина рассмеялась.
— Вам смешно, но многие в это верят. Вернёмся к вашему вопросу: я не знаю, кто эта девушка. Впервые её вижу.
— Вы либо лжёте, либо я чего-то не понимаю. На сердобольного вы не похожи.
— Вы правы: медики — циничный народ. А хирурги так вообще! Не скрою, у меня в этом деле есть интерес. Объяснять ничего не буду. Кто назначен лечащим врачом девушки?
— Лисицкий.
— Тогда мне к нему.
Олег выписал длинный список лекарств. Хирург снял деньги с карточки и купил всё необходимое. Пока он суетился, девушку перевели в палату интенсивной терапии.
Когда он договаривался с работниками реанимации, позвонил Богатиков и предложил скоротать день за кружкой пива. Отказаться не получилось: Полковник настаивал. С ним спорить бесполезно.
«Видимо, это к лучшему, — думал он по пути. — Всё равно рыбалка накрылась. Далеко уезжать опасно. Вдруг возникнут осложнения, и понадобятся ещё лекарства».
Полковник уже ждал в условленном месте. Развалился за столиком в бильярдной и потягивал пиво. Хирург сел напротив.
— Лето наступило, — мечтательно протянул Полковник.
Хирург с подозрением покосился на него и промолчал. Сейчас он похож на изнеженного кота: глаза прищурены, на губах лукавая улыбка. Но кот — грозный хищник в своей весовой категории. Приблизится мышка, обманутая его безмятежностью — прыжок, и добыча в зубах.
— Говоришь, объект в городе… и откуда, мать твою, мне должно быть об этом известно? Почему ты не позвонил?
Вот тебе прыжок и коготки.
— Надеялся, что он здесь проездом. Мы не могли такого не заметить. Сегодня увидел девушку с печатью его силы. Он очень силён. Вчера я ехал на работу, а он где-то рядом очутился. Меня так накрыло, что подумал — всё.
Полковник забарабанил пальцами по столу.
— Весело. Думаешь, мы вдвоём не справимся?
— Не справимся. Но попробовать можно. Для начала надо узнать, кто он. Потом выяснить его адрес. Сможешь?
Полковник отхлебнул из бокала.
— У нас нет даже его отпечатков. И откуда он взялся на мою голову? Придётся с хелпером город прочёсывать…
— И сам почувствуешь. У девушки, что в больнице, — иммунитет. С нею мы бы точно его прижали. А так — даже близко не подступишься.
— Девчонка твоя долго выздоравливать будет, — сказал Полковник мрачно. — Если мы затянем, пожалуют… ты понял, кто. Сам знаешь, чем это грозит. Головы полетят направо и налево.
— Значит, завтра займёмся поиском, — вздохнул Хирург.
— Да. А сегодня поживём, как люди.
Бело. Повсюду бело и свет… яркий. Глаза режет. Что-то сдавливает лицо. Маска? О, галогеновая лампочка. Нет, четыре лампочки. Одна в центре, а вокруг неё кружатся три. Провод. Нет — разлом. Белое трескается и разъезжается, как льдина во время ледохода.
В голове тоже что-то разламывается и разъезжается. Хочется сжать виски и держать, чтоб соединить, вернуть на место.
Пи-и-ип. Пи-и-ип. Райские птицы? Взмах крыльев — да, птица. Попугай с жёлтым хохолком. Как он ме-е-е-едленно машет крыльями. Мысли медленны, как гусеницы.
…гусеницы на белом небе — много больших зелёных гусениц. Ползут, выгибают спины одновременно. Нет, белое — это облака. У гусениц вырастают крылья — перепончатые, как у драконов. Гусеницы-драконы, драконы-гусеницы. Они взлетают, их толстые тела сгибаются пополам.
Пи-и-ип. Пи-и-ип. Это красный маячок — то зажжётся, то погаснет. Гусеницы летят к нему, садятся на взлётные полосы. Летит серебристая машина, машет металлическими крыльями. И здесь она. Дрянь!
Пип-пип-пип-пип. Всё становится пятиугольным и цветным. Пятиугольники складываются в картинки — калейдоскоп.
Чей-то голос:
— С-Н-О-В-Ы-М-Р-О-Ж-Д-Е-Н-И-Е-М
Гадкий голос. От него больно, и картинки трескаются. Чего он хочет?
Лицо вверху. Четыре лица. Девушки в белых шапочках. Одна в середине, и три кружатся.
— М-Ы-Т-А-К-Р-А-Д-Ы-З-А-Т-Е-Б-Я
Другие голоса. Громкие. Вверху лица — мужчины в милицейских формах. Их губы шевелятся. С губ срываются капли звуков, разлетаются. В раю не бывает ментов. Значит, это ад. Ну и ладно, зато здесь красиво, ярко.
О, теперь это врачи. Светят в глаз фонариком. Больно! Не в голове — где-то далеко.
— Р-Е-Ф-Л-Е-К-С-Ы-С-Л-А-Б-Ы-Е
Что ж они так шумят? Звуки раздуваются, сдавливают и норовят вылезти через уши. И вдруг — лёгкость. Цвета стали ярче, боль притихла. Тишина. Спокойствие. Темнота…
* * *
…И снова свет. Ольга осмотрелась: галогенная лампочка на белом потолке. Справа доносится назойливый писк. Что это? Она попыталась развернуться и едва не лишилась чувств от боли, которая опоясала голову от затылка до переносицы. Некоторое время весь мир состоял из боли. Когда она утихла и свернулась клубком где-то внутри, девушка попыталась вспомнить, что было до того, как она сюда попала.
Сначала вспомнились гусеницы-драконы и голоса, которые невозможно понять. До этого была ледяная вода — повсюду. Хотелось вынырнуть и вдохнуть, но ноги отказывали, а руки слабели. Ещё раньше — вспышка, вода и бурые водоросли, которые постоянно лезли в глаза, и всё вокруг становилось красным… Кровь? Вчера Ольга была уверена, что это водоросли.
Воспоминания понеслись быстрее: разъярённое лицо круглоголового парняги: «Ах ты шваль подзаборная, ну, ты у меня получишь». Боль, от которой негде спрятаться, нечем защититься. Слабее, слабее…темнота.
Значит, всё-таки выжила, подумала Ольга и захотела поднять руку, чтобы вытереть слёзы… не получилось. Она вообще не чувствовала рук. Ни рук, ни тела, ни даже языка. В нормальном состоянии она ощутила бы, как отчаянье сжимает горло, как щемит в груди и сердце начинает трепетать. Сейчас же не получается даже закричать. Только слёзы всё катятся и катятся, но — никакого облегчения.
