Вой оборвался. Лицо сыщика прояснилось. Раздался металлический лязг, потом послышались медленные осторожные шаги. Звякнула цепочка, заскрежетали отодвигаемые засовы, щелкнул замок — и дверь приотворилась дюймов на шесть.
— Кто там? — раздался из темноты низкий глуховатый голос.
Грэхем назвался и спросил:
— Профессор Бич?
Дверь распахнулась настежь, и хозяин, неразличимый во мраке, царившем внутри, отрывисто произнес:
— Входите, Грэхем. Когда-то мы встречались. Я не узнал вас в этой кромешной тьме.
Грэхем перешагнул порог, дверь захлопнулась, загремели засовы. Его взяли за руку и в полной темноте провели через прихожую. Прямо перед носом раздался скрежет металла, и пол начал уходить из-под ног, опускаться. Надо же! Лифт — в таком-то месте!
Осветительный плафон возник и проплыл мимо. Площадка лифта замерла. Перед Грэхемом предстало лицо профессора. Он оставался все тем же — высоким, темноволосым, с тонкими чертами лица. Бремя прожитых лет мало на нем отразилось. Грэхем не видел Бича несколько лет, но, однако, не заметил никаких перемен. Впрочем, нет, — одна перемена произошла, притом поразительная: глаза!
Холодные, суровые, разделенные тонким ястребиным носом, они сверкали неземным светом. Что-то подавляющее сквозило в этом сверхъестественном блеске, что-то завораживающее таилось в остром, настороженном, проницательном взгляде.
— Почему наверху так темно? — спросил Грэхем, не в силах оторваться от этих невероятных очей.
— Свет приманивает ночных тварей, — уклончиво ответил Бич, — а они способны причинять неудобства. — Он разглядывал гостя. — Кто надоумил вас искать меня здесь?
— Редактор газеты, издающейся в Бойзе. Ему известно, что вы любите уединяться в своем доме. Утром заявится репортер — разузнать, вы живы, или нет. А я решил опередить.
Бич вздохнул:
— Так и знал: после случившегося примчится целая свора ищеек. Ну, да ладно! — Он повел Грэхема в небольшую комнату, сплошь уставленную книгами, придвинул гостю стул. Осторожно притворил дверь, уселся напротив. Переплел длинные, тонкие пальцы и устремил на собеседника странный взгляд. — Искренне сожалею, что довелось увидеться при столь прискорбных обстоятельствах. Полагаю, ваш приход связан с катастрофой в Сильвер Сити?
— Да.
— Но ведь Ведомство Целевого Финансирования здесь, полагаю, ни при чем. Это не по его части. — Темные, тонко очерченные брови поднялись.
— Вы правы, — согласился Грэхем. Сняв с руки перстень, он передал его Бичу. — Вы, может быть, слыхали о таких вещах, даже если не видели сами? На внутреннюю поверхность нанесена микроскопическая надпись, удостоверяющая, что я — сотрудник Разведывательной Службы США. Если угодно, посмотрите под микроскопом.
— О, разведка? — Наморщив лоб, профессор задумчиво повертел перстень в пальцах и вернул владельцу, даже не пытаясь толком рассмотреть. — Верю на слово. — Он еще сильнее насупился. — Если интересуетесь, отчего взорвался нитрат серебра — ничем помочь не смогу, не знаю сам. Еще несколько недель меня будут истязать полицейские, заводские инспекторы, химики–технологи, репортеры. И потратят время совершенно впустую, ибо я не в силах объяснить причину аварии.
— Лжете, — без обиняков брякнул Грэхем.
Покорно вздохнув, ученый поднялся и медленно двинулся к двери. Отыскал полку с крючком на конце, зацепил ею большой экран, утопленный в щели наверху, потянул, убедился, что экран полностью закрывает дверь, и вернулся на место.
— С какой стати вы считаете, будто я лгу?
— Вам лучше, чем кому бы то ни было, известно: раствор в емкостях непонятным образом заставило взорваться то самое таинственное явление, которое вы пытались фотографировать, — ответил Грэхем, чувствуя, как волосы на затылке начинают подыматься. — Ибо кому-то из ваших сотрудников удалось, наконец, получить запретное изображение. В качестве ответа Сильвер Сити смели с лица земли.
Судорога вдавила горло Грэхему. Он отчетливо понял^, что подписал себе смертный приговор, и е удивлением отметил: я все еще жив! Поглядел на Бича, желая увидеть, какое действие возымели последние слова; но ученый только крепче сжал скрещенные на груди руки, да в горящих глазах его блеснула едва различимая искра.
— Город пал жертвой того же явления, что погубило невесть сколько лучших ученых мира, — перешел в наступление Грэхем. — Выясняя обстоятельства их гибели, шаг за шагом я добрался до вас!
Он вытащил бумажник, извлек из него телеграмму и. передал Бичу. Тот негромко прочел:
ПОЛИЦИЯ БОЙЗА — ДЛЯ ГРЭХЕМА: ЕДИНСТВЕННЫЙ ОБЩИЙ ЗНАМЕНАТЕЛЬ ТИРЕ ВСЕ БЫЛИ ДРУЗЬЯМИ БЬЕРНСЕНА ИЛИ ДРУЗЬЯМИ ЕГО ДРУЗЕЙ ТОЧКА ГАРРИМАН.
— Речь идет о тех, кто умер в прошлом месяце. — Обвиняющим жестом Грэхем устремил на профессора указательный палец. — Но ведь и вы числились другом Бьернсена.
— Совершенно верно, — согласился Бич и начал задумчиво изучать собственные руки. — Мы с Бьернесном дружили издавна. Таких, как я, уцелело совсем немного. — Он поднял глаза и посмотрел на собеседника в упор: — И еще должен признаться, у меня действительно много сведений, которые я намерен сохранить в строгой тайне. И что же вы собираетесь делать со мною, а?
Столь явный вызов мог бы смутить человека менее настойчивого, но Грэхем так легко не сдавался. Уперев локти в колени, он подался вперед и постарался изобразить куда большую осведомленность, чем высказал только что; блефовать, выманить профессора на откровенность.
— Правду сказать, — начал он, — Ирвин Уэбб оставил тайное послание, которое нам удалось расшифровать… В послании говорилось предостаточно. Доктор советовал показать эту картину всему миру — если только зрелище не приведет к бойне.
— К бойне! — хрипло вырвалось у Бича. — К бойне! Да неужто мало Сильвер Сити? Картину видит один–единственный человек — смотрит, думает о ней — и мгновение спустя тридцать тысяч ему подобных расплачиваются жизнями, а быть может, и бессмертными душами! Ведь и сейчас опаснейший ваш враг — собственные мысли! Знаете крошечную малость, рассуждаете о ней — и сами подставляете себя под удар, обрекаете на гибель. Вас предает непроизвольная деятельность рассудка. — Взгляд Бича метнулся к двери: — Если этот люминесцентный экран внезапно засветится, — ни я, ни объединенные усилия всего цивилизованного мира не уберегут вас от немедленной смерти.
— Знаю, — невозмутимо отозвался Грэхем. — Но, право же, я рискую не больше вашего; допустим, опасность возрастет, если я прибавлю к уже накопленным сведениям данные, которыми располагаете вы, — и что же? Знание умножится, а двум смертям так и так не бывать.
