Мы покрыли немало миль, прежде чем настолько стемнело, что стало невозможно двигаться дальше. К тому времени, как был передан приказ остановиться для ночлега, я чуть не падал от усталости. Испытание, впрочем, оказалось не таким уж жестоким: мысленно я представлял себе, как меня тащат за таптором или заставляют целые мили бежать на большой скорости. Но так как племя двигалось в строгом порядке, скорость определял наиболее медлительный его член, то есть Пандол.
До сих пор в своем рассказе я не упоминал Пандола, потому что во время плена не встречался с ним. Пандол — предводитель клана, акка-комор, или верховный вождь. В молодости он был могучим воином, но теперь был очень стар и не мог долго выдерживать езду верхом. Поэтому продвижение племени было не быстрым — утомительным, но терпимым.
Ночной лагерь был разбит в глубокой долине, окаймленной гладкими круглыми холмами. Так как это был временный лагерь, на одну ночь, вокруг него не возводили земляных укреплений, стен из плотно утрамбованной земли, таких, какие окружали постоянный лагерь клана Коджи.[6]
Как только слуги Гамчана расставили его палатки, нас с Дарлуной вывели вперед. Не зная, чего ожидать, я все же предполагал, что Гамчан не станет сурово обращаться с таким ценным имуществом, как я. По его приказу с меня сорвали кожаную куртку, перевязь, пояс, хотя оставили ботинки и кусок ткани вокруг бедер. Символы на груди, обозначавшие мою принадлежность Кодже, смыли какой-то мыльной, слегка кисловатой жидкостью и на их месте изобразили новые. Несомненно, они обозначали моего нового владельца.
Когда меня уводили, вперед вывели девушку, и я понял, что должно произойти.
Слуга, который снимал с меня куртку, возился с креплениями одежды Дарлуны. Девушка смотрела перед собой с холодным гордым презрительным выражением, но была бледнее обычного. Гамчан, раздраженный медлительностью слуги, подошел и схватил своими длинными многосегментными пальцами воротник куртки Дарлуны.
Я понял, что в следующее мгновение куртку сорвут и на обнаженной груди девушки нарисуют знаки рабства.
При мысли о том, что юная прекрасная девушка благородного происхождения и воспитания будет стоять нагой под холодными немигающими взглядами артроподов, вызвала у меня тошноту. Во мне проснулось какое-то врожденное рыцарство, о присутствии которого я и не подозревал.
Ни мгновения не колеблясь, я разорвал свои путы: они могли удержать руки артропода, но оказали лишь слабое сопротивление земным мышцам. Пока воин, державший мою веревку, смотрел на меня, я прыгнул вперед, схватил Гамчана за руку, оторвал его пальцы от девушки, в ярости развернул его и бросил в грязь.
Думаю, я мог бы убить его. Красный туман закрывал мне глаза, руки мои тряслись от гнева. Гамчан лежал на земле и с удивлением смотрел на меня.
Я посмотрел вокруг и неожиданно рассмеялся. Все ученики и слуги в крайнем изумлении остолбенели. К этому времени я уже понял, что артроподы Танатора не совсем лишены эмоций, как я считал вначале. Коджа оказался способен испытывать нечто вроде дружбы; зависть Гамчана, которую он испытывал к моему прежнему владельцу, тоже весьма походила на человеческие чувства. То, что я принимал за полное отсутствие эмоций, было всего лишь недоразумением: люди распознают эмоции по жестам, интонации, выражению лица. Но артроподы не способны на мимику, они могут лишь слегка подергивать антеннами, а их металлическая монотонная речь лишена человеческого богатства тональностей. Но артроподы передают эмоции жестами. Постепенно я начал понимать это. Изумление у них передается полной неподвижностью и редким подергиванием антенн. И все ятуны именно так и вели себя сейчас.
Я совершил неслыханный поступок. С их крайним фатализмом, с их почти мусульманским ощущением кисмета, слуги считали свое рабское положение неизбежным и никогда и не подумали бы протестовать или пытаться освободиться. Самый знаменитый воин, бесстрашный и беспредельно смелый, если он побежден в битве и взят в плен, становится кротким слугой и выносит жестокое обращение без протеста, негодования или гнева. Чтобы раб ударил своего хозяина, неслыханно для этого необычного народа.
А подобный поступок со стороны аматара — вообще богохульство. Как может имущество, бездушная вещь проявлять гнев или восставать против своего владельца?
Свита Гамчана с недоумением смотрела на меня. Артроподы явно не верили своим глазам: аматар поднял руку на своего владельца. Это совершенно невозможно.
Я заметил изумленный взгляд Дарлуны. Ее народ, как я узнал позже, не знает рабства: он достиг более высокого уровня цивилизации. Поэтому ее удивление объяснялось не необычностью действий аматара, а тем, что она не понимала их причины.
Она считала меня предателем, действовавшим как приманка, чтобы завлекать людей в рабство. Люди Танатора относятся к артроподам с крайним отвращением. Их считают самой презренной и низкой расой. Быть рабом племени ятунов — это судьба, не поддающаяся описанию, поэтому человек, заманивающий своих собратьев в рабство, становится изгоем. И вот, считая меня именно таким предателем, она не понимала, почему я оторвал от нее когти хозяина. Я уже доказал, что я предатель, заманив ее в ловушку, почему же я так яростно пытаюсь помешать нарисовать на ее груди символы рабства?
Но вскоре изумление прошло, а я оказался окружен обнаженной сталью. Я стоял, тяжело дыша и глядя по сторонам, как загнанный зверь, а в это время один из учеников Гамчана, юноша по имени Дутор, помог своему учителю встать на ноги. Это был напряженный момент. Я ждал, что в следующее мгновение почувствую боль от удара мечом и погибну. До сих пор не понимаю, почему Гамчан не приказал убить меня на месте. Возможно, мои действия привели его в полное недоумение. А может, он решил, что простая смерть недостаточное наказание за такой богохульный поступок, и захотел на досуге придумать нечто более соответствующее тяжести проступка.
Во всяком случае, меня не убили, а закрыли вместе с остальными сокровищами во внутреннем круге палаток. Веревки, сплетенные из травы, оказались слишком непрочными, и их заменили стальные кандалы. Меня приковали к центральному столбу палатки и оставили страдать, пока не будет выбран вид смерти.
Я сухо улыбнулся в темноте. Мои отчаянные действия оказались напрасными, потому что Гамчан заверил меня, что Дарлуна все равно будет раздета и знаки нанесут ей на грудь.
Я решил, что второй период моего пленения у ятунов будет гораздо короче первого.
И правда, он вскоре окончился — но совсем не так, как я себе воображал!
