Туман все гуще, проносятся громадные пузыри. Яркая вспышка и…
По всем экранам бегут косые светлые линии, так хорошо знакомые каждому телезрителю. Приемник работает… но изображения нет.
Механики даже не стали проверять аппаратуру. Всем было ясно, что катастрофа произошла внизу, на склоне подводного вулкана.
25
Туман стоял над океаном, неизменный курильский туман. И грозные валы, выплывающие из мглы, казались еще страшнее — безмолвные тени волн, призраки опасности.
Катер вспарывал валы острым носом, нырял в кипящую пену, соленые струйки текли по брезентовым плащам, по капюшонам, по лицам.
Мы спешили на плавучую базу, лелея слабую надежду найти машину ультразвуковым локатором, поднять со дна хотя бы остов. Все были здесь, в тесной каютке: Ходоров, механики, наблюдатели — все, кто с восхищением следили за путешествием машины, от первого ее шага до последнего трагического прыжка.
Люди по–разному переживают неудачу. Казакова, например, вздыхала и сетовала:
— Ах, какое стечение обстоятельств! Ах, какая жалость! Если бы повернули на пять минут раньше… если бы скомандовали на восток, а не на юго–восток…
Бледный Сысоев (его мучила — морская болезнь) настойчиво искал виноватого.
— Когда люди очертя голову лезут на рожон — беды не миновать, — твердил он. — Вместо того чтобы изучать шаг за шагом, спешили, как на пожар.
— Задним умом все крепки, — сказал я ему. — На самом деле экспедиция подготовлена хорошо. Машина может выполнять работы в любой части океана. Наше задание привело ее к действующему вулкану, но это же редкая случайность.
Почему–то Ходоров счел мои слова за попытку оправдаться.
— Я не виню вас, — сказал он усталым голосом. — Виноват я один. Надо было поставить на машину термометр и дать указание, чтобы при температуре свыше тридцати градусов машина поворачивала назад. Но я не догадался. Я так был уверен, что в глубине повсюду неизменные температуры. Я должен был предусмотреть…
Я попытался его утешить:
— Нельзя всего предусмотреть, Алексей Дмитриевич.
— Без человека не обойдешься, — мрачно изрек Сысоев и перегнулся через борт. Его человеческая натура не выдержала качки.
Да, разума машине не хватало. Был бы на ней машинист, он вывел бы машину благополучно. А может и нет. Разве мало людей погибло при извержениях? Видели опасность, а убежать не успевали. Правда, человек умеет быть осторожным в незнакомом месте. А машина? Можно ли ей дать программу на осторожность? Как поступил бы я, увидев под водой непонятный туман? Наверное, остановил бы машину, задумался: «На что это похоже? На вулкан? Вулкан надо обходить стороной».
А если ни на что не похоже?
Но здесь мои размышления прервала волна. Катер подбросило, я больно ударился затылком. Обругал себя: «Шляпа! Держаться надо лучше».
А в голове уже связывались нити: вот что предупреждает нас об опасности — боль. Ребенок протягивает руку к свечке и отдергивает — он обжегся. Теперь ему известно: огонь обжигает. У потока лавы мы ошпарились бы и поспешили бы удрать.
— Алексей Дмитриевич, нельзя сделать, чтобы машине было больно?
— Нет, конечно. Ведь это металл, кристаллы, провода — нечувствительный материал.
Но я уже верил в машину больше, чем изобретатель.
«Металл не чувствует, — раздумывал я. — Но ведь углерод и водород тоже не чувствуют. А человек, состоящий из углерода, водорода, кислорода и прочих элементов, радуется, негодует, страдает и наслаждается. Как–нибудь устроена эта система, доставляющая страдание. Надо бы разобраться, как именно».
Подвижное лицо Ходорова между тем изменило выражение. Усталая безнадежность исчезла, появился живой интерес.
— Боль и не нужна, — сказал он. — Нужен просто индикатор опасности. Например, такой: вал разрушается при нагрузке в две тонны на квадратный сантиметр. Присоединяем к валу индикатор напряжений. Когда нагрузка превосходит полторы тонны, датчик дает команду машине отойти. К сожалению, сложно это все. Чем больше деталей, тем больше аварий. Не хочется ставить добавочные устройства, которые могут понадобиться раз в год.
Я подумал: «И у нас в геологии так же. Запасливый — раб и сторож вещей. Нельзя тащить с собой инструмент, который понадобится раз в год. Не изыскателем будешь, носильщиком».
Так рассуждали мы в крохотном катере, как будто не было рядом нависающих валов, а машина стояла в мастерской и не надо было разыскивать ее на дне. Человек умеет забывать неприятности. Иногда это бывает полезно.
— А машина может забывать, Алексей Дмитриевич?
Оказывается, может. В машине есть магнитная лента, на которой записываются приказы. Но ленту можно размагнитить.
Но вот из тумана донеслись прерывистые гудки. Плавучая база звала катер. Вскоре появилась остроносая тень небольшого парохода. Сбавив скорость, катер осторожно приблизился к борту. Матрос, стоявший на палубе, ловко поймал канат, а человек в фуражке в «крабом» крикнул, перевесившись через борт:
— Нашли уже!
26
Все вместе и по очереди мы ходили в штурманскую рубку, чтобы посмотреть на черное пятнышко. Так выглядела машина на небольшом экране локатора. Неподвижная, она ожидала помощи на дне под пятикилометровой толщей воды, под зыбкими серо–зелеными неустойчивыми холмами. Но помощи мы не могли оказать. Именно, эти холмы мешали нам. Океан развоевался не на шутку. Волны метались в суматошной пляске, пенные языки разгуливали по палубе, ветер рвал двери, хлестал по лицу. Мы вынуждены были ждать и утешаться, глядя на черное пятнышко. А далеко внизу, в вечной тьме и тишине, терпеливо ждала машина, терпеливее, чем люди.
Буря бесновалась… а эфир был спокоен и беспрепятственно доносил радиограммы. Волков слал приказы. Он требовал принять срочные меры, ускорить темпы, обеспечить подъем машины, сохранить в целости материальную часть и т. д. Даже радист, принимая очередное указание, сказал в сердцах:
— Что вы терпите? Радируйте ему: «Обеспечивайте хорошую погоду, принимайте меры ликвидации шторма». Тогда мы сможем ускорить темпы.
Ходоров грустно улыбнулся:
— Он не обидится, даже обрадуется. Подошьет к делу и будет показывать: вот какой легкомысленный человек Ходоров. По легкомыслию и погубил машину.
Наконец на третий день океан утих. Суматошная пляска сменилась задумчивым покачиванием. От горизонта до горизонта катились пологие валы, солидные и размеренные. Капитан счел погоду приемлемой, стрела подъемного крана свесилась над водой, и тяжелый электромагнит бултыхнулся в воду.
Прошла минута, другая, и океан стер его след. Воды сомкнулись, возобновилось мерное раскачивание. Журчала лебедка, стальной канат скользил через борт. К пострадавшему шла помощь, последнее действие разыгрывалось в глубинах. Но океан плотным занавесом скрывал сцену от зрителей.
