Прошла минута, другая, и океан стер его след. Воды сомкнулись, возобновилось мерное раскачивание. Журчала лебедка, стальной канат скользил через борт. К пострадавшему шла помощь, последнее действие разыгрывалось в глубинах. Но океан плотным занавесом скрывал сцену от зрителей.
Видеть можно было только пятнышки в рубке штурмана: одно побольше и почернее — электромагнит, другое поменьше и не такое отчетливое — машину. Большое пятно тускнело и съеживалось — электромагнит уходил в глубину. Матрос у лебедки выкрикивал цифры: три тысячи метров, три тысячи сто метров…
Самое трудное началось у дна. Надо было подвести магнит вплотную, а он качался на пятикилометровом канате и отставал от судна. Капитан долго маневрировал, прежде чем два черных пятнышка слились.
И вот они поднимаются вместе. Матрос снова выкрикивает цифры, но уже в обратном порядке. Вверх канат идет гораздо медленнее, наше нетерпение еще усиливает эту медлительность. Ползет, ползет из воды мокрая стальная змея. Только сейчас понимаешь, как это много — пять километров. А когда идешь по тайге, пять километров — Совсем рядом.
Осталось пятьсот метров… четыреста… триста. Весь экипаж на одном борту, все смотрят в воду, так бы и пробили ее взглядом. Сто метров… пятьдесят… тридцать!
Наконец, смутная тень появляется под водой — сначала что–то неопределенное, бесформенное. Но вот вода раздается, черный корпус поднимается над ней, с него сбегают струи, скрадывая очертания. Это электромагнит. Теперь очередь машины. Сейчас она появится. Виден острый нос… а затем и весь корпус старого морского бота с пробитым дном.
27
Добавочные поиски ничего не дали. Судно трижды обошло район вулкана (его нетрудно было обнаружить при помощи эхолота), но никаких металлических предметов поблизости не было. Осталась слабенькая надежда, совсем маловероятное предположение. Может быть, машина продолжала путь по заданному маршруту. На всякий случай, для очистки совести, стоило пройти над ним.
Маршрут можно было знать только приблизительно. Ведь машина должна была руководствоваться малозаметными перегибами и останавливаться для бурения, встречая магнитные аномалии. Плывя по поверхности, мы не могли с достаточной точностью находить перегибы и аномалии.
Час за часом плыл пароход на северо–восток, и с каждым часом слабела и угасала надежда. Такой простор вокруг, где там разглядеть небольшую машину. Все равно что искать иголку в стоге сена, ключ, потерянный в лесу. Кто знает, что в машине испортилось? Даже если она продолжала путь, ошибка на полградуса могла увести ее в сторону на сто километров.
Целый день Ходоров не появлялся на палубе, не завтракал, не обедал. Я забеспокоился, решил навестить его в каюте. Я понимал, что Ходоров в отчаянии сейчас, а люди в отчаянии делают глупости.
Дверь в каюту была приоткрыта. Подходя, я услышал голос Сысоева:
— Не следует смягчать из вежливости, — говорил тот с убеждением. — Разве он друг вам? Ведь это он со своими беспочвенными гипотезами толкнул вас на авантюру, загубил такое прекрасное начинание в самом начале.
— Кто толкнул на авантюру? — крикнул я, распахивая дверь.
К моему удивлению, Сысоев не смутился:
— Я имел в виду вас! — объявил он. — И в глаза скажу: именно вы виновник катастрофы. А если Алексей Дмитриевич из ложной деликатности постесняется упомянуть ваше имя, я сам напишу директору института о вашем безответственном поведении.
И он вышел, высоко подняв голову, чувствуя себя борцом за истину.
Ходоров не вмешивался. Кажется, он даже не слышал ничего. Сидел неподвижно, уронив руки на стол, глядел в угол остановившимися глазами.
Я подсел к столу, не дожидаясь приглашения.
— Я ничего не имею против, — сказал я. — Если это полезно, напишите о безответственном поведении геолога Сошина.
— Это не имеет значения, — произнес Ходоров устало и придвинул к себе папку, на которой было написано: «Объяснительная записка о причинах аварии машины ПСМ–1».
И тогда я позволил себе, схватив папку, швырнуть ее в коридор.
Ходоров смотрел на меня без возмущения, скорее выжидательно.
— Зачем заниматься пустяками? — закричал я с деланным возмущением. — Ты пиши всю правду, а не четверть правды. (Я нарочно перешел на «ты», взял тон уверенной снисходительности. Дескать, «ты» передо мной мальчик, твои огорчения пустячные, послушай советы взрослого человека!) Пиши всю правду. Настоящий итог — победный. Машина блестяще себя оправдала. Доказано, что океан можно исследовать по–твоему. А гибель машины — мелкий эпизод. Он тоже полезен, указал непредусмотренную опасность. Теперь ты поставишь температурный предохранитель и можешь смело идти вперед. Куда идти? — вот о чем надо думать. Ты забудь свою «извинительную» записку, выбрось ее за борт. Возьми чистый лист бумаги. Пиши: «Доклад о перспективах покорения океанского дна».
28
Перспективы покорения океанского дна.
Триста шестьдесят миллионов квадратных километров — девять америк, тридцать шесть европ! Представляете трепет путешественника, которому поручено изучить девять америк?
С чего начать? Глаза разбегаются, слишком много простора. Пожалуй, прежде всего надо осмотреть то, что на сушу не похоже. Океанские впадины заслуживают специальной экспедиции, не беглого обзора. Надо пройти их по всей длине, сделать траверс, как говорят альпинисты. Начать с Камчатки, проследовать на юг, мимо Японии, Марианских островов, Тонга до Новой Зеландии и по другой ветви — к Филиппинам и к Яве, Посмотреть, чем отличаются восточные впадины от западных. Наверняка найдутся рекордные глубины, нам неизвестные. Нашел же их «Витязь» в 1959 году. Надо понять также, почему нет впадин глубже одиннадцати с половиной километров, что это за предел? И почему самые сильные землетрясения связаны с этими впадинами?
Потом надо пересечь Тихий океан от Дальнего Востока до Южной Америки. Высказывалось предположение, что Тихий океан — шрам от оторвавшейся Луны. Надо проверить — всегда ли его дно было под водой? Если это так, там найдутся своеобразные породы, каких не бывает на суше. Надо обследовать дно у Гавайских островов, чтобы понять, почему гавайские вулканы непохожи на все остальные. А в заливах у Аляски под водой множество гор с плоской вершиной. Что это за горы? Почему у них срезана макушка?
Подводные каньоны. Эти крутые ущелья — продолжение, наземных рек, иногда больших, иногда второстепенных. Как возникли каньоны? Одни полагают, что реки пропилили крутой берег, а потом вместе с берегом был затоплен и каньон. Другие говорят — не мог океан подниматься так быстро. Сначала образовалась трещина, потом на суше она была занесена песком, а под водой сохранилась в первозданном виде. Спор этот будет решен, как только машина пройдет по дну каньона. И тогда же выяснится, какие ископаемые стоит искать там.
