Кстати, сама «Утопия», оказавшая большое влияние на многих мыслителей последующих эпох (вплоть до представителей утопического социализма), была включена в список произведений о будущем, которые редакция предполагала поместить со временем в своем журнале. Значился в этом списке и роман Э. Беллами «Взгляд назад», необыкновенно популярный не только на его родине, в Америке, но и в России начала века: по свидетельствам современников, этой книгой зачитывались в революционных кружках наряду с «Что делать?» Н. Г. Чернышевского, «Оводом» Э. Войнич и «Спартаком» Р. Джованьоли.
Однако поместить на своих страницах журнал успел лишь два из обещанных романов, — они печатались одновременно, шли с продолжением и были неплохо иллюстрированы.
Первым из них, открывая выпуски «Идеальной жизни», шел фантастический роман Л. Олифанта (Э. Бульвер-Литтона) «Грядущая раса». Его герой попадал в подземный мир — своего рода Плутонию, но лишенную собственного местного светила: высокоразвитые обитатели здешних мест для освещения, как и для множества иных целей, использовали универсальный «вриль», чудесную жидкость, совмещавшую в себе, по словам автора, все силы природы — электричество, магнетизм и т. п.
В этом мире, не знающем потрясений, достигшем благодаря «врилю» всеобщего благополучия, живут счастливые беспорочные долгожители-вегетарианцы. Они всем довольны (поскольку весьма умеренны в потребностях), во всем равны, начисто лишены честолюбия и зависти, покои рассматривают как высшее благо и… не дискутируя, верят в бога и загробную жизнь. В целом это однообразный и довольно скучный мир, сами хозяева которого констатируют: «Ведь о нас ничего нельзя сказать, кроме одного: они рождались, жили счастливо и умирали». И герой Бульвер-Литтона бежит из этого мира, подгоняемый тревожным ожиданием, не вырвутся ли подземные жители наверх, не сокрушат ли могущественным своим «врилем» бастионы буржуазной цивилизации…
Герои второго романа — «Вести ниоткуда» В. Морриса — напротив, опечален своим возвращением из мира сбывшихся грез. Ведь там он встретился со счастливым миром свободных тружеников. Вот уже полтора века, как покончено с капиталистическим гнетом и насилием; труд, тяжелые формы которого переданы машинам, давно уже превратился в наслаждение (что не преминуло сказаться на повышении качества его продуктов); каждый может найти себе работу по сердцу, такую, выполнение которой столь же волнует и облагораживает, как и приобщение к искусству… Что же касается великого переворота, то он, по В. Моррису, был естествен, как смена дня и ночи. Но английский «социалист эмоциональной окраски» (так называл В. Морриса Ф. Энгельс) не верит американскому социалисту-реформисту Э. Беллами, полагавшему, что социализм можно построить мирным, парламентским путем, путем постепенных реформ. Не верит он и в бескровное построение счастливого общества при помощи сколь угодно удивительных открытий — вроде «вриля» из романа Э. Бульвер-Литтона. «Нет, — твердо говорит В. Моррис, — это была борьба, борьба не на жизнь, а на смерть», революционная борьба хорошо организованных рабочих, которые, «победив, увидели, что у них достаточно силы, чтобы создать новый мир, новую жизнь на развалинах старой. И это свершилось!». Будущий мир освобожденного труда с большой любовью изображен В. Моррисом, искренне и безгранично верившим в его осуществимость. Ведь, по свидетельству журнала, будучи уже неизлечимо болен, В. Моррис и свой последний Новый год — 1896-й — встречал с радостью, потому что тот приближал его к заветной цели…
«Утопии — не пустая болтовня наивных фантазеров, — утверждал журнал в упоминавшейся уже редакционной статье. — Лучшего агитационного приема, лучшего, более верного способа пропаганды, более надежного орудия борьбы с существующими предрассудками, неуверенностью, нерешительностью нельзя придумать».
С высот сегодняшнего дня нам, разумеется, нетрудно в этой оценке утопий (безусловно, верной применительно, скажем, к роману В. Морриса) углядеть определенную близорукость. Ту близорукость, что была свойственна, например, реформисту Э. Беллами. Ведь только просвещая, только агитируя, новый мир на земле не построишь.
Но не был ли внешне сугубо просветительский подход к делу («…мы не навязываем читателю своих симпатий, мы предлагаем ему только те сочинения, которые уже давно получили всеобщее признание, но были мало доступны для широкой публики…») своеобразной уловкой редакции «Идеальной жизни»? Журнал этот, долго остававшийся практически неизвестным нашему литературоведению, требует специального изучения, прежде чем можно будет дать четкий ответ на поставленный вопрос. Так же, как и на другой вопрос, более частный: случайно ли остросоциальный роман В. Морриса (написанный, к слову сказать, в качестве своеобразного ответа на утопию Э. Беллами с ее чересчур заорганизованным и бесцветным обществом будущего) шел в журнале на втором плане, уступив первый безобидному в этом смысле («наивному», по определению самой редакции) роману Э. Бульвер-Литтона?
Во всяком случае, объективно деятельность «Идеальной жизни», поставившей целью знакомить своих читателей с картинами будущего счастливого мира, была, конечно же, прогрессивной. Подобная деятельность не могла долго продолжаться в условиях наступившей реакции: сдвоенный четвертый-пятый выпуск, датированный декабрем 1907 года, оказался последним для этого первого в России журнала социальной фантастики…
Мы вели речь лишь о журнале «Идеальная жизнь», в силу его специфики не ставившем себе задачей печатание отечественной фантастики. А между тем именно в эти годы она набирала силу, все чаще приобретая социальную окраску.
Так, А. Куприн, писатель демократических убеждений, в рассказе «Тост» (1906) с симпатией рисовал будущий «союз свободных людей». Высказывал он, правда, и некоторые опасения по поводу мнившейся ему усредненности, обезличенности грядущего мира (не влияние ли утопии Э. Беллами сказалось в таком взгляде?). Люди этого грядущего в чем-то даже завидуют героическим прошлым эпохам…
Появилась в те дни и вторая (после романа «Что делать?» Н. Чернышевского) социалистическая русская утопия — «Красная звезда» А. Богданова (1908). «Люди и их отношения — вот что всего важнее для меня», — устами своего героя говорил автор. И действительно, очень зримым и осязаемым представал в его книге полнокровный, деятельный и кипучий мир осуществленного коммунизма, в изображении его еще не ощутима была половинчатость, нерешительность в трактовке пролетарской революции (сначала — поднять «уровень культуры» пролетариата, лишь затем повести его на борьбу…), которая позднее вызвала ленинскую критику и, к сожалению, очень заметной оказалась в следующих утопических вещах Богданова («Инженер Мэнни», 1913; «Праздник Бессмертия», 1914).
