— И что? Эти их предсказания? Шаманов. Сбываются?
Собеседник только пожал плечами.
— Иногда сбываются, иногда — нет. Они бывают полезными, не стану отрицать, сам пользуюсь их услугами. Фактом остается то, что лютов частенько можно встретить возле мест, где выкопали свежих мамонтов. Но ведь их выкопали там именно потому, что они хорошо сохранились в мерзлоте, во льду, а люты — это ходячий лед. Шаманы рассказывают, что в трансе дух их покидает и отправляется прямиком в Нижний Мир, где он видит передвижения мамонтов — потому-то шаманы знают и перемещения лютов. Впрочем, спросите тунгуса или якута — он расскажет все наоборот, лишь бы на злость буряту. Тут вы должны следить, когда вращаетесь между ними, чтобы, по случаю, не возбудить между ними какой-нибудь староновой свары. Вам эти вещи не объясняли? Если отправитесь с бурятами, то внимательно подбирайте любое слово, относящееся к лютам или Льду. «Малахун», «Маласу» — это по-бурятски «Лёд». Тут у нас среди дикарей идет теологическая война, понимаете, можно сказать — раскол по меркам юрты и пьяной тундры. Еще в тысяча восемьсот пятьдесят первом году более тридцати тысяч захваченных у бурятов мужчин перекрестили в казаков; они верно служили, и продолжают служить — народ полезный. Но, как не погляди, нецивилизованные дикари, иноплеменные язычники. «Бурят» — по-монгольски означает «предатель». А почему они работают на Сибирхожето? Разница заключается, как я и говорю, в их верованиях.
— Дух правит материей.
— Бывает и так, как слышал, хотя сам я на спиритические сеансы не ходок. Конкретно же, люты представляются бурятам пришельцами из Верхнего Мира: то, что прилетело сюда в тысяча девятьсот восьмом, прилетело с неба. А вот тунгусы с якутами говорят наоборот: люты — дети Подземного Мира. Первое, что вся эта чертовщина грохнула на севере, а север у них в головах каким-то макаром связывается с Нижним Миром, может быть потому, что там холоднее всего. Второе, они ведь вымораживаются из-под земли. Дети вечной мерзлоты. Абаасы — то есть, духи Подземного Мира, подземные тени, выпасающие там стада чудищ на железных лугах… Что?
— Ничего. Хорошая сигара.
— Такова вот их вера, Венедикт Филиппович. Как мартыновцы высматривают в лютах ледового Антихриста, или чего они там в конце-концов выжидают — так якуты опасаются пришествия наиглавнейшего люта-абааса, некоего Арсана Дуолая, Земного Брюха, Подземного Змея. Когда-то всех абаасов изгнали из Среднего Мира, а вот теперь они видят, что те возвратились. А вот что делают в связи с этим буряты? Вместо того, чтобы помочь их прогнать обратно, они служат Сибирхожето, которое только жиреет на лютах. Отсюда вам и духовная война между бурятами и якутами с тунгусами. Победоносцев ругался, упирался копытами, но, в конце концов, пришлось ему согласиться, вот и поставили везде тут эти трупные мачты. Видите ли, это плотина против душ враждебных шаманов, что нападают на бурят, и против духов-абаасов.
— Вы и вправду…
— Да что вы! Только дело даже и не в этом! Пока их не поставили, бурятские шаманы вообще не желали заглядывать на Дороги Мамонтов, а зимназовые предприниматели не давали Победоносцеву покоя, якобы, из-за этого они ежедневно теряют на этом миллионы, проигрывают бесчестным конкурентам, и так далее, и тому подобное — пока тот не сдался. А теперь, сами видите.
— Но как это связано с моим отцом…
— В этом-то вся и штука. Нет никакой возможности его найти, как только идти вдоль Дорог Мамонтов. Но на что мне была бы даже Карта Гроховского, если бы я не знал, по каким дорогам ходит Филипп Герославский, каковы его обычаи? Ведь даже если посчитать наиболее часто используемые дороги, гляньте, они обозначены тройной линией — ведь это же десятки тысяч верст!
— А те отчеты…
— Видите дату последнего? Полковник жандармерии Гейст, он начальник охранки по Иркутску, отсылает нас к полиции. Оберполицейместер — в свою очередь — к охранке. Мы уже подумывали сами нанять каких-нибудь местных следопытов, тунгусов. Но тут прибыл со своей историей инженер Ди Пиетро, и мы от идеи отказались. Тут же особый случай: вся штука не в том, чтобы вычертить карту Дорог как таковых, лют есть лют, их не различишь, сморозятся вместе, а разморозятся: на два, три, четыре. Кто из них кто? Все равно. А вот Отец Мороз — один, отдельный, особенный. Так что нам остается? Карта и набор координат. Ведь вы же математик, так? Так. Вот и будет к вам просьба наипервейшая, и задание — самое первое и очевидное, раз уж вы вообще собираетесь с отцом встретиться: возьмите все эти данные и рассчитайте для нас Дороги Мамонтов. Ну. Представьте, будто бы это уравнение, которое необходимо решить — а ведь должны решить — эти данные и Дороги Мамонтов, холодные уравнения, вашего отца. Рассчитайте!..
Худой сунул мне в руки толстую пачку бумаг. Я-оно глянуло на них, скорее всего, с миной, не свидетельствующей об особой интеллигенции, скорее всего — о болезненном отупении, потому что чиновник озабоченно повернулся к шкафу и быстро достал графин с водой и высматривал, во что бы налить.
Мяло бумаги в потных руках. Шесть на восемь, в ледовом походе, по земле, деревьям и мерзлоте. Ведь даже, когда считало, будто бы он удрал в какие-то сибирские дебри от розысков, и его только нужно будет отыскать без ведома Министерства Зимы — никак не предполагало, что само Министерство здесь беспомощно. Как поговорите, ну, и так будет хорошо. Когда мы теряем веру в могущество органов власти — что нам останется? И правда — только шаманы.
— Так насколько сильно он замерз?
— Не понял?
Блондин присел возле шкафчика в углу, нашел жестяную кружку, отставил, вынул фаянсовую.
— Ему измеряли температуру. В том рапорте…
— А! Не знаю. Эти вещи измеряются не так.
— Но ведь они сделали целых замера.
— Три вращательных термометра — потому что силу люта измеряют не температурой его льда, она у каждого одна и та же, и не температурой, что снимается с одного расстояния от него, поскольку она зависит от разности по отношению к температуре окружения, она же бывает: тут такая, а здесь совершенно другая. Измеряют градиент температуры, отсчитываемый по приросту в трех, шести и девяти аршинах от люта, лучше всего — по линии его перемещения, с фронта. Может, вам рюмку?
— Но ведь мой отец — не лют!
— Так ведь они этого не знали.
Громко треснули открытые пинком двери, в комнату вскочил похожий на бульдога старик в расстегнутом под шеей мундире высшего чиновника. Увидав блондина, выпрямлявшегося с графином в руке, он взялся под бока.
