Посреди комнаты, разглядывая себя в полированном серебряном зеркале, стояла стройная девушка не старше шестнадцати лет. Из одежды на ней были лишь четыре филигранных украшения. Наготу ее подчеркивало то, что с тела ее были удалены все волосы, за исключением ресниц, а на те места, где они были, чья-то рука нанесла зеленую с голубым татуировку. Миндалевидные глаза девушки метали молнии.
Вот уже семь лун томилась Изафем в одиночном заключении за то, что посмела расцарапать лица любимейшим наложницам Короля Королей, близняшкам Илтмар. По правде сказать, Король Королей не особенно рассердился, скорее наоборот: царапины на лицах придавали наложницам особую привлекательность в глазах пресыщенного монарха. Однако порядок - прежде всего; вот почему Изафем наказали, поочередно вырвали все волоски и разрисовали тело.
Король Королей был рачительным правителем и в отличие от многих других властелинов требовал от своих жен и наложниц, чтобы они занимались полезным делом, а не убивали время за болтовней, купаньями, сплетнями и ссорами. И поскольку Изафем это дело было хорошо знакомо, ее определили в кузницу.
Девушка думала не о работе, не о безделушках, выкованных ее руками, не о двенадцати лунах в гареме, семь из которых она провела в одиночестве, и даже не о том, что Король Королей до сих пор ни разу не навестил ее - хотя бы для того, чтобы поблагодарить за прекрасные изделия из металла. Что касается мужчин, то пока Изафем общалась только с евнухами, которые обучали ее искусству эротики, - она с трудом удерживалась от того, чтобы не вцепиться дикой кошкой в их пухлые рожи, а в глаза плевала, едва лишь предоставлялась возможность, - и наставляли в кузнечном деле. Все их советы девушка высокомерно не принимала во внимание.
Нет, вся ее изобретательность, подстегиваемая дикой ревностью и безумным желанием вырваться на свободу, направлена была на другое.
Всматриваясь в собственное отражение в серебряном зеркале, Изафем внимательно изучала филигранные украшения на своем стройном, но сильном и мускулистом теле. Эти украшения - две нагрудных чашечки и два наголеннгоса - чудесно оттеняли ее зеленую с голубым татуировку.
Устремленный в зеркало взгляд девушки поднялся над плечом, задержался на безволосом разрисованном темени и остановился на серебряной клетке, в которой сидел на жердочке сине-зеленый попугай с холодной злобой в глазах. Птица в клетке постоянно напоминала Изафем о ее собственном незавидном положении.
Единственная странность филигранных украшений заключалась в том, что нагрудные чашечки, плотно облегавшие соски, заканчивались острыми шпильками, а наголенники на высоте колена увенчаны были эбеновыми ромбиками величиной с палец.
Украшения не слишком бросались в глаза; шпильки имели зеленовато-голубой оттенок, словно под цвет татуировки.
Изафем разглядывала себя с лукавой, одобрительной улыбкой. Улыбка принца Смерть была еще лукавей, а холодного одобрения в ней было больше, чем во взоре любого из евнухов. Миг - и девушка исчезла из комнаты. Прежде чем сине-зеленый попугай успел разразиться испуганным криком, принц Смерть покинул гарем Короля Королей.
Осталось всего лишь семь ударов сердца.
Возможно, в Нихвоне обитали боги, о существовании которых не было известно даже принцу Смерть; боги, которые время от времени находили удовольствие в том, чтобы всячески мешать ему. Или, быть может, Случай ничуть не менее силен, чем Неизбежность. Как бы то ни было, этим утром северянин Фафхрд, который обычно храпел до полудня, проснулся с первым проблеском рассвета и, взяв в руку свой клинок Серый Жезл и слегка пошатываясь, вышел из развалюхи, где они ночевали с Мышеловом, на крышу таверны. Там, размахивая обнаженным мечом, нагой варвар принялся практиковаться в отражении ударов невидимого противника. Он наступал и увертывался, притоптывал ногой, испуская порой боевой клич и ни капельки не заботясь об усталых купцах, сон которых столь немилосердно нарушил. Сперва Фафхрд замерз, ибо город окутывала холодная утренняя дымка, которую ветер пригнал с Великого Соленого Болота, но вскоре разогрелся и даже вспотел, а движения его, поначалу неуклюжие, стали молниеносными и уверенными.
Если не считать криков Фафхрда, утро в Ланхмаре выдалось спокойным. Не звонили колокола, хранили молчание гулкие гонги, ожидая, когда настанет пора оплакивать уход доброго правителя города. Новость о том, что семнадцать его котов заключены до суда каждый в отдельную камеру, еще не успела распространиться среди горожан.
Серый Мышелов тоже пробудился до рассвета, хотя это было не в его привычках. Он лежал, свернувшись калачиком на горе подушек и закутавшись в серый шерстяной плащ. Нет-нет да и протягивал руку, брал с низенького столика кубок с кислым вином, отпивал из него и вновь погружался в мрачные воспоминания о злых и нечистоплотных людях, которых ему доводилось встречать. Он попробовал не обращать внимания на шумные упражнения Фафхрда, но, чем крепче он цеплялся за сон, тем упорнее тот норовил сбежать.
Фафхрд принял третью позицию и выбросил руку с мечом вперед, вниз и чуть-чуть вправо, так что острие клинка оказалось направленным по касательной вверх, и тут перед ним из воздуха материализовался берсерк с пеной у рта и налитыми кровью глазами. Пока варвар приходил в себя от изумления, призрак взмахнул ятаганом, который напоминал скорее несколько скованных в единое целое кинжалов с широкими лезвиями. На кончике ятагана дымилась свежая кровь. Удар был нацелен Фафхрду в шею. Северянина выручило тренированное тело. Почти машинально он весь собрался, встал в кварту и отразил удар. Ятаган берсерка просвистел над его головой с таким звуком, будто быстро провели стальным прутом по железной ограде - клинок варвара пересчитал по очереди зубцы ятагана.
Затем в игру вступил рассудок. (Обычно берсерки, сражаясь, впадали в неистовство и на какое-то время теряли разум.) Не успел берсерк замахнуться для повторного удара, как Серый Жезл, описав круг против часовой стрелки, отсек ему боевую руку. Кисть с зажатым в ней ятаганом упала к ногам варвара. Фафхрд знал, что, имея дело с одержимым воином, нужно сперва обезоружить - или обезручить? - его, а уж потом пронзать ему сердце. Кстати сказать, последнее не заняло у северянина много времени.
Между тем Мышелов ошарашенно разглядывал возникшую из ничего посреди развалюхи, в которой они с Фафхрдом коротали ночь, обнаженную девушку. Он чувствовал себя так, словно внезапно воплотилась в реальность одна из его наиболее смелых эротических фантазий. Раскрыв рот, он наблюдал, как красотка с улыбкой на устах делает шаг к нему, пригибается и отводит руки назад, так что филигранная цепочка, которая поддерживала ее нагрудные чашечки, натягивается до предела. Зеленые миндалевидные глаза девушки зловеще сверкали.
Жизнь Мышелову спасла его давняя антипатия: он терпеть не мог, когда на него наставляли что-либо острое, будь то тонюсенькая игла или якобы смертоносные шпильки на чудесных серебряных нагрудных чашечках, под которыми скрываются прелестные грудки. Он откатился в сторону в тот самый миг, когда выстрелили с одновременным щелчком маленькие, но тугие пружинки и отравленные шпильки с глухим стуком вонзились в стену, возле которой он лежал секунду назад.
Мгновенно вскочив на ноги, Мышелов бросился к девушке. То ли рассудок, то ли интуиция подсказали ему, что она неспроста тянется к двум черным ромбикам, которые венчали ее наголенники. Опередив красотку, он вытащил из-за филигранных украшений пару стилетов и швырнул их за мятый тюфяк Фафхрда.
Потом он ногами обхватил ноги девушки так, чтобы она не могла ударить его в пах. Левой рукой зажал ее голову - после тщетных попыток ухватить красотку за волосы пришлось прищемить ей пальцами ухо, правой - стиснул оба ее запястья и в конце концов ухитрился, применяя, когда требовалось, силу, утихомирить воинственную незнакомку, как она ни брыкалась, ни царапалась и ни плевалась. Груди у нее оказались очень маленькие, но прелесть их от этого была не меньшей.
В дверном проеме, озадаченно мотая головой, возник Фафхрд и - застыл как вкопанный. И где только, черт его возьми, Мышелов раздобыл столь лакомый кусочек? Ну да ладно, его это не касается.
- Прошу прощения, - извинился он. - Пожалуйста, продолжайте.
Захлопнув дверь, Фафхрд задумался над тем, как ему избавиться от трупа берсерка. Задачка была несложной: Фафхрд спихнул мертвеца с крыши, и тот рухнул в огромную кучу мусора, которая почти перегородила Аллею Привидений. Затем варвар подобрал ятаган, оторвал от него сжатую в кулак руку и отправил ее следом за телом. Хмуро поглядев на обагренное кровью лезвие оружия, которое собирался оставить себе на память, он пробормотал:
- Чья кровь?
(Что касается Изафем, то избавляться от нее подобным образом никто и не думал. Впоследствии, излечившись от безумия и немного подобрев к людям, она выучилась бегло говорить по-ланхмарски и открыла собственную кузнечную мастерскую на Медном Дворе, на задворках улицы Серебряных Дел Мастеров. Там она изготавливала чудесные украшения, приторговывая из-под полы всякими штучками вроде колец с отравленным шипом.)
