В данном случае меня это устраивало. Похоронные обряды — это ведь из епархии быта и культуры? А что до технологии плетения шаровидных гробов, то отстаньте вы от меня. Эта технология неолитическая, мне на нее начхать.
— Привет, Барби! — сказал я, вторгаясь в ее рабочее помещение. — Есть вопрос на засыпку.
— Ну? — не очень ласково встретила она меня. — Какой еще вопрос? У меня дел полно.
— Да вот мы тут с Дэном поспорили, почему туземцы так радуются, когда хоронят кого-нибудь из своих. Не подскажешь?
Варвара задумчиво почесала подбородок. Стало быть, не знала. Наверное, этот вопрос просто не приходил ей в голову. Впрочем, как и мне еще пять минут назад.
— А ты уверен? — спросила она наконец.
— В том-то и дело. Понимаешь, Дэн считает, что туземцы съедают своих покойников и заранее радуются предстоящему пиршеству, а я думаю, что у туземцев под старость сильно портится характер и родня очень рада проводить в последний путь такого склочника. Рассуди нас, а?
В ответ Барби заявила, что ее достал мой черный юмор (вот уж не думал, да и не черный он обычно), но она готова поискать ответ, если я сию минуту выметусь вон и перестану мешать ей работать. Ну, я и вымелся. Работы у меня самого хватало, и я, усовестившись валяться без дела, до ночи вникал в полученные от кулюгулян чертежи и технологические схемы. Встречалось кое-что любопытное, встречалось и напрочь непонятное. Надо полагать, на Земле с этим постепенно разберутся, моя же задача — сугубо предварительный анализ. Да еще следить, чтобы в комплект рабочих чертежей новейшего ионного двигателя случайно не попал чертежик какой-нибудь детали автоматической посудомойки.
Следующий день по расписанию принадлежал хозяевам. Мы с Дэном остались дома отвечать на бесконечные вопросы экспертов-кулюгулян, показывать им фильмы и объяснять, что для чего, почему и как, а Варвару повезли в медицинский центр на предмет изучения организма. Нас с Дэном уже изучили вдоль и поперек, мы ответили на сто тысяч вопросов (например, вырастет ли у нас заново какая-нибудь часть тела, скажем, голова, если ее ампутировать?), нас просвечивали, заставляли глотать зонды, брали образцы разных тканей и, по-моему, очень жалели, что не могут подвергнуть нас вскрытию, ну а теперь кулюгуляне взялись за изучение женского организма. Бедная Барби…
Она вернулась в последней стадии белого каления. Сунь ее в прорубь — лед растает и вода в пруду выкипит. Я не стал к ней подходить — не хотел обуглиться заживо. Но на следующее утро за завтраком спросил:
— Ну как?
— Что «ну как»?
— Насчет моего вопроса о похоронном веселье. Кто выиграл спор?
— А, — махнула она рукой. — Не нашла. Нет у нас такой информации, а если есть, то потерпи уж до Земли.
— А если ее у нас вообще нет? — встрял Дэн. — Непорядок. А ведь это по твоей части. Культурный, так сказать, феномен. Вот, скажем, у нас в Древнем Египте…
— Ты, кажется, из Миннесоты, — поддела его Варвара.
— Ну, неважно. Так вот, в Древнем Египте были наемные плакальщицы. Фараона-покойничка потрошат — они стенают. Фараона в растворе вымачивают — они рыдают. Фараона бинтуют — они воют. Фараона пакуют в саркофаг и тащат в гробницу — они и стенают, и рыдают, и воют, и волосы рвут… какие остались. Тоже культурный феномен. Демонстративное усиление внешних проявлений соответствующих событию эмоций. Все-таки эмоции тут печальные… должны быть. Вот я и спрашиваю: почему аборигены на похоронах радуются, чуть не пляшут?
— Спроси чего полегче, — сказала Барби.
— Нет, это ты спроси у своих экспертов по культуре, — перехватил я инициативу. — Я ведь больше по железу, Дэн — по мясу, а культура — твоя. Вот и давай.
— Вот и дам сейчас… кому-нибудь по голове. Отвалите! Дайте хоть поесть нормально! За завтраком — и о покойниках, тьфу!
Убежден: Варвара возмутилась неприличием темы застольного разговора, только чтобы уйти от ответа. Она не очень-то трепетная натура. Те, кто краснеет от скабрезностей и падает в обморок при виде червяка в салате, не летают к Кулюгулю.
Но вечером, когда мы вновь собрались втроем, она поманила пальцем нас обоих — меня и Дэна.
— Я узнала.
Мы насторожили уши.
— Аборигены радуются на похоронах, если покойник умер, не превратившись в бобугаби. Или же у него не появилось бобугаби. Я не совсем поняла.
Мы переглянулись.
— Гм… — промычал Дэн. — Это, конечно, очень интересно. Но что такое бобугаби?
— Не знаю! — заявила Варвара. — По-моему, они увиливали от ответа. Мне кажется, мои расспросы были им неприятны. Впрочем, не уверена…
— Ну? — спросил я.
— Я только и поняла, что бобугаби — это что-то биологическое.
— Ну? — спросил теперь Дэн.
— А то и «ну», что теперь это по твоей части, — отрезала Барби. — Ты ведь у нас биолог.
С тем и ушла к себе. Торжествующе. Многие женщины любят торжествовать над мужчинами, и, надо думать, ошарашенная физиономия Дэна доставила нашей Барби истинное удовольствие. Я хихикнул.
— Вот завтра я выясню, что бобугаби — это нечто техническое, тогда похихикаешь, — мрачно предрек Дэн.
— Не страшно. Уж не думаешь ли ты, что у кулюгулян в старости сами собой отрастают механические протезы? — поддел я его.
— А вот я выясню, что и где у них отрастает…
На следующий день ему, однако, ничего не удалось выяснить, потому что был «не наш» день и эксперты-кулюгуляне — два котообразных субъекта — обиженно мяукали, когда мы их спрашивали о чем-то. Спрашивать полагалось им, а нам — отвечать. Мне, например, пришлось целый день втолковывать кулюгулянам, что такое маркетинг и почему нельзя производить ровно столько продукции, сколько требуется. Я весь взмок. Экономист я разве? Я инженер. Мною овладело предчувствие (впоследствии оправдавшееся), что это еще цветочки — ягодки начнутся, когда по возвращении на Землю наши эксперты будут у меня выпытывать, почему плановая экономика кулюгулян вот уже которое столетие работает вполне прилично и совершенно не намеревается саморазвалиться.
— А знаешь, — сказал мне Дэн вечером, — по-моему, бобугаби для местных — нежелательная тема. Не то чтобы табу, но…
— Непристойная, что ли?
— Точно. Мой котяра аж зашипел, когда я его прямо спросил о бобугаби…
— Может, это из-за того, что их день? Они пунктуальные…
— Зато завтра наш день будет. Я еще попробую. И ты пробуй. Мы попробовали.
— Целый день только и делал, что спрашивал, — жаловался Дэн вечером. — По-моему, они водили меня за нос. Болтали очень много, а толку никакого. В конце концов я их прижал, и они заявили, что все материалы о бобугаби были нам переданы среди прочих сведений о физиологии аборигенов. Очень может быть. Я поищу. А как твои успехи?
— Я просто спросил, где можно увидеть бобугаби. Ответ: нигде. Кажется, мой эксперт заранее знал, о чем я стану выпытывать.
— Ну ясно, знал. Мы третий день только и делаем, что говорим о бобугаби. Знать бы еще, что это такое.
Мы помолчали.
— Давай-ка перевернем ситуацию, — сказал я. — Допустим, не мы прилетели к ним, а они к нам. Есть у нас на Земле что-нибудь такое, чего мы не захотим показывать гостям?
— Еще бы!
— А из числа анатомических или физиологических явлений?
— Да? А что в человеческом организме есть такого, чего нам следовало бы стыдиться?
— Хм… Недостаточный объем мозга.
— Все в мире относительно. Мой достаточен.
— Тогда хватательный рефлекс у младенцев. У мам давно уже нет шерсти, а эти все норовят ухватиться за нее и повиснуть, как макаки.
— Не испытываю никакого стыда от того, что человек произошел от обезьяны. Со всяким может случиться.
— Диарея? Элефантиаз? Паховая грыжа? Кретинизм? Дэн пренебрежительно сморщился.
— Мы бы им это показали. Повозили бы их по клиникам, только и всего. На всякий случай пояснили бы, что они видят не норму, а отклонение от нее…
— О! — Я поднял кверху палец. Меня осенило. — Следовательно, бобугаби для местных — не отклонение, а норма? Норма, но постыдная? Отклонению они, стало быть, радуются? Умер кулюгулянин без бобугаби — ура! Стоп, а при чем тут смерть?..
— Знаешь, — сказал Дэн, зевнув, — не стану я больше расспрашивать о бобугаби. И тебе не советую. Мы ведь тут с дружеским визитом. Хочешь осложнить отношения?
Я не хотел. Дэн был прав, и я постарался забыть о бобугаби. Больше мы не заикались об этом предмете, но думать о нем не перестали. Я даже вынашивал мысль сбежать как-нибудь ночью из нашей грибообразной резиденции и… и что? Поймать прохожего и заставить его выложить мне всю подноготную о бобугаби? Беднягу родимчик хватит, когда на него, потомка благородных котов, нападет среди ночи обезьяний потомок. Смотаться втихую на кладбище и разрыть могилу? Это ничего не даст: покойников на этом кладбище именно потому так весело хоронят, что у тех нет бобугаби. А тех, которые с бобугаби, надо полагать, хоронят иначе и совсем не здесь…
