правило, ускользает от исследователей романа Дика. Между тем именно на этом плане автор обосновывает тот факт, что в едином теле фактически уживаются два абсолютно разных и даже антагонистических человека. Фред не притворяется Робертом, попав в его квартиру. Он становится им, полностью меняя и манеру поведения, и ценностный набор, и вообще все то, что определяет личность. Однако вот наркоман Роберт выходит из дому. Проходит несколько десятков метров, отделяющих его от телефонной будки. Заходит внутрь. И агент Фред снимает трубку, набирает номер, готовый сделать доклад о своих наблюдениях за «нехорошей квартирой» и ее обитателями — один из которых, некто Роберт Арктор, кажется ему особо подозрительным... Ситуация, с одной стороны, совершенно шизофреническая, к тому же усугубленная регулярным приемом незаконных препаратов. С другой — только так и может работать глубоко законспирированный разведчик.
Однако если Фред может лишь наблюдать за Робертом, по мере сил стараясь вывести его на чистую воду, то возможности Роберта куда шире — учитывая, что принимаемый им «препарат С» действует на их общий организм.
По ходу действия романа мы видим, как личность Фреда претерпевает изменения, постепенно разрушаясь — пока наконец сама возможность исполнения им своих профессиональных обязанностей не становится сомнительной. И тогда... впрочем, о перипетиях этой драмы читателю куда интереснее будет узнать самому, чем в моем неуклюжем пересказе.
Главное то, что наконец происходит долгожданный катарсис: обе личности сливаются в единое целое. Фред исчезает — но не раньше, чем Роберт Арктор завершает свою метаморфозу, после которой от него не остается даже имени. Роберт больше не нуждается в маске Фреда, ему больше не надо скрывать свою сущность наркомана, чтобы сохранять статус в среде «приличных», служа которым он и превратился в то, чем стал. Его миссия завершена, он довел свое расследование до конца. Теперь он знает, кто, зачем и где выращивает «препарат С». Понимает, как устроена вся система этого производства, — но происходит это лишь тогда, когда он становится частью Системы.
Точнее — не раньше, чем осознает, что всегда был ее частью. И даже то, что вконец ополоумевший наркоман Баррис с его бредовой теорией о том, будто «препарат С изготавливается в некой стране, которая намерена расправиться с США», был в известной степени прав. Впрочем, к этому моменту самого Роберта уже тоже нет: есть Брюс, несчастнейшее и в то же время абсолютно умиротворенное существо, котоpoe в конце своего пути получает ответы на все вопросы. Вот только ни эти, ни какие-либо другие вопросы его больше уже не волнуют. Как и было обещано названием, мир из тусклого, «помутненного» становится ясным, принимает подлинный вид — пусть даже вид этот ужасен, ведь взгляд на него — взгляд из ада.
На этом заканчивается история персонажа — но не история вообще. Работающие под личиной наркоманов агенты следуют тем же путем, с тем же предсказуемым финалом. Колесо продолжает свое вращение, не оставляя ни малейшего шанса на то, что появится кто-то, способный остановить его. Человеческая жизнь превращается в единый, бесконечно повторяющийся день с его полным надежд рассветом, разрушительными испытаниями дня, вечерней разбитостью и неизбежной чернотой ночи. И так будет всегда, потому что именно так работает Система. И это еще один сквозной образ в творчестве Филипа Дика — образ государства-Молоха, длящего свое существование за счет монотонной переработки лучших в ничтожнейших.
И последнее.
«Помутнение» завершается списком тех, кому посвящен роман. Это имена реальных людей, испытавших на себе разрушительное воздействие наркотиков, с кратким резюме их дальнейшей судьбы. Для большинства таким резюме стала сухая констатация: «нет в живых». Так вот. В этом списке, который в своей беспощадной правдивости куда страшнее любого, самого изощренного вымысла, есть и такая строка: «Фил — необратимые изменения поджелудочной железы». Спустя пять лет после написания «Помутнения» именно эти изменения свели Филипа Киндреда Дика в могилу.
И с полным основанием можно сделать поправку: «Фил — нет в живых».
Аркадий Рух
Жил на свете парень, который целыми днями вытряхивал из волос букашек. Терпя от них неслыханные мучения, он простоял как-то восемь часов под горячим душем — и все равно букашки оставались в волосах и вообще на всем теле. Через месяц букашки завелись в легких.
Не в силах ничего другого делать и ни о чем другом думать, он начал исследования жизненного цикла букашек и с помощью энциклопедии попытался определить, какой конкретно тип букашек его одолевает. К этому времени букашки заполонили весь дом. Он проработал массу литературы и наконец решил, что имеет дело с тлей. И с тех пор не сомневался в своем выводе, несмотря на утверждения знакомых: мол, тля не кусает людей…
Бесконечные укусы превратили его жизнь в пытку. В магазине «7–11», одной из точек бакалейно-гастрономической сети, раскинутой почти по всей Калифорнии, он купил аэрозоли «Рейд», «Черный флаг» и «Двор на замке». Сперва опрыскал дом, затем себя. «Двор на замке» подействовал лучше всего.
В процессе теоретических поисков тот парень выделил три стадии развития букашек. Во-первых, они были с целью заражения занесены к нему теми, кого он называл «людьми-носителями». Последние не осознавали своей роли в распространении букашек. На этой стадии букашки не обладали челюстями, или мандибулами (он познакомился с этим словом в результате многонедельных академических изысканий — весьма необычное занятие для парня, работавшего в мастерской «Тормоза и покрышки» на смене тормозных колодок). Люди-носители, таким образом, не испытывали неприятных ощущений.
У него появилась привычка сидеть в углу своей гостиной и с улыбкой наблюдать за входящими людьми-носителями, кишащими тлей в данной «некусательной» стадии.
— Ты чего скалишься, Джерри? — спрашивали они.
А он просто улыбался.
На следующей стадии букашки отращивали крылья или что-то типа того, в общем, какие-то специальные отростки, которые позволяли тлям роиться — таким способом они распространялись, попадая на других людей, особенно на Джерри. Теперь эти твари так и клубились в воздухе — в гостиной и во всем доме. Джерри старался не вдыхать их.
Больше всего ему было жаль собаку: он видел, как зловредные насекомые садятся на нее, покрывая сплошным ковром, — и тоже наверняка попадают в легкие. Джерри чувствовал, что бедный пес страдает не меньше его самого. Может, отдать его кому-нибудь, чтобы не мучился? Нет, решил он, нет смысла, собака все равно заражена, и букашки останутся при ней.
Иногда он брал собаку под душ, стараясь отмыть и ее. Но душ не приносил облегчения. У Джерри сердце разрывалось от мук
