Корни эти любой предмет обхватывают очень плотно, а когда высыхают, их уже только пилить можно, и то не всякая пила возьмет. Фуруху на себе такого не испытал, но видел много раз, ох, много…
«И что это я вдруг с веселых мыслей на печальные переключился?» – задал он вопрос сам себе. И тут же понял. Оказывается, он уже минут десять пристально наблюдает за красивой самкой фруктовика. Она действительно казалась ему красивой, и это было ужасно. Подобные наблюдения сравнительно давно вошли у него в привычку, но правильная половина мозга Фуруху противилась постыдному занятию и автоматически заставляла молодого доверенного сотника отвлечься, вспомнив что-нибудь неприятное.
«Ой, смотри, и тебе когда-нибудь руки скрутят, если будешь волю давать низким страстишкам! Соберись, Фуруху, ты же умеешь быть жестоким и умным. Ты умеешь молчать, когда безумно хочется рассказать кому-нибудь дурацкую байку. Ты умеешь молчать, даже после целой фляги чорума. Вот и сейчас возьми себя в руки. Оторви взгляд от этой уродины!»
Выполнить такой приказ оказалось предельно просто. Взгляд оторвался сам собою, потому что с другой стороны, совсем близко от вышки, послышался громкий, ну прямо истошный крик. Перестав работать и подняв руки к небу, среди кустов вопил бесноватый фруктовик.
«Ох, не к добру это!» – подумал Фуруху. Бесноватые попадаются нечасто. Их, как правило, сразу уничтожают, но они успевают накликать беду. В прошлый раз, например, когда орал такой же кретин, гроза началась чуть не на полчаса раньше, чем ее ждали. Фруктовики не успели убрать очень много корзин и несметное количество плодов бесценной айдын-чумры погибло под крупным градом. Но страшнее всего было, когда бесноватые начинали кричать на моналойском языке. Они его безобразно коверкали, но все-таки у них получались иногда не только отдельные слова, но и целые осмысленные предложения. От этого мороз пробирал по коже. Ведь в Уставе планеты Моналои ясно сказано: «Моналоец не должен говорить на фруктовиком языке, а фруктовик не может говорить на моналойском». «Не может» означает только одно: не может. А этот орал громче нагрудного крикунца, и из глотки его вырывались вполне понятные фразы:
– Спасувайтесь! Опась! Гроза – не крупная зла! Горы – страха более!..
Собственно, как и всякий бесноватый фруктовик, этот тоже прекрасно понимал (если они вообще способны что-то понимать): люди не поверят ему. Крики бесноватых были всегда криками отчаяния. Они как будто делали вид, что предупреждают о беде, а в действительности просто объявляли ее, когда уже ничего нельзя было исправить. Поздно «спасуваться». Однако свихнувшийся фруктовик помимо обычных предупреждений об опасности успел прокричать раза четыре подряд нечто совсем необычное. Он упорно называл два незнакомых Фуруху имени. Он просил найти одного человека и обязательно передать ему, что во всем виноват некий другой человек. Фуруху очень хорошо запомнил оба странных по звучанию имени, но почему-то даже в мыслях боялся повторить их. Словно это были какие-то зловещие колдовские заклинания. Молодой сотник раньше и представить себе не мог, что просто слова, просто звуки бывают настолько страшными.
Потом один из самых крепких десятников – высокий Жуму, ударив бесноватого палкой, заставил его замолчать, тут же двое других помогли ему и довольно быстро забили фруктовика насмерть. Фуруху видел, как окрававленное безжизненное тело оттащили подальше от вышки и бросили в мутную воду между рядами кустов.
Вроде эпизод как эпизод. Ничего особенного. И все же что-то в случившемся очень не понравилась Фуруху, что-то не давало покою. Гадостное предчувствие закралось в душу. И он полез в карман за маленьким переговорником. Доверенным сотникам, кроме крикунцов выдавали еще и переговорники для прямой связи с султанами в исключительных случаях. Фуруху счел данный случай вполне исключительным.
Но султана Азбая на месте не оказалось. Говорить пришлось с его персональным охранником. Удивительно тупой тип! К опасениям Фуруху всерьез отнестись не захотел. Сказал: «Что там может быть страшного в горах?» Спасибо хоть разрешил закончить работу на пятнадцать минут раньше ожидаемого начала грозы. Но напоследок не приминул обозвать самого Фуруху бесноватым и гнусно хихикнуть.
Доверенный сотник, сильно расстроенный разговором с начальством, минут пять приходил в себя. Мрачно озирал плантацию, свинцовые тучи со стороны моря и горы за спиной, не предвещавшие вроде бы ничего ужасного. Потом рявкнул в нагрудный крикунец:
– Именем султана Азбая! Десятиминутная готовность к завершению работ всвязи с грозою! Передать по цепочке!
Другие сотники мигом откликнулись. Команда загрохотала над рядами кустов, над серо-голубыми полосками воды меж них, над коричневыми спинами фруктовиков. Сборщики суперфруктов забегали еще быстрее, хотя казалось, что быстрее уже невозможно. Эффектное зрелище.
Страх перед неведомой опасностью отступал. Фуруху почувствовал необычайный подъем. Радостное предвкушение долгого отдыха после работы, а потом, потом… Что-то совсем необычное померещилось ему в самом ближайшем будущем.
Но додумать он не успел.
Бесноватый-то прав оказался. Как всегда. Громыхнуло не со стороны моря и свинцовых туч. Громыхнуло со стороны гор. Да как громыхнуло! Спаси нас эмир-шах! Фуруху невольно оглянулся.
Вот такого еще никто на Моналои не видел.
Самая высокая из окрестных гор выплюнула вдруг прямо в небо целый фонтан огня. А потом это ужасное пламя потекло по склонам, сжигая все на своем пути, и стало ясно что не пройдет и нескольких минут, как потоки смертоносной жижи достигнут плантации.
Паника началась несусветная. Вместо организованной эвакуации фруктовиков – сплошное бегство во все стороны. А уж о спасении урожая, похоже, вообще не думал никто. Особо послушные, пытавшиеся покидать плантацию вместе с корзинами, просто отставали от общей массы бегущих, мешали всем и в итоге оказывались затоптанными своими же собратьями. Или их забивали кусачими палками разъяренные десятники.
«Идиоты! – думал Фуруху. – На что они тратят время? Лучше бы сами ноги уносили!»
Да и фруктовикам не мешало бы помочь спастись. Все-таки при таких потерях в живой силе ценность жизни любого работника резко возрастает: не будет сборщиков – не будет и урожая. Надо же и об этом подумать. И Фуруху некоторое время еще пытался отдавать десятникам приказы, отчаянно вопя в свой крикунец. Но куда там! Разве возможно было хоть что-то услышать? А тем более, услышав, воспринять? Уже через каких-нибудь полминуты нереально было разобрать, где его собственные подчиненные, а где совсем левые бойцы, забежавшие с сопредельных территорий. А после стало трудно даже углядеть своих среди сотен «шерстяных». Ведь в этой обезумевшей толпе внизу люди и фруктовики перемешались, спины их теперь через одного были исполосованы колючками кустарника, палками и когтями, одежда перепачкана в грязи и разодрана, лица и морды перекошены от ужаса.
