Его ругань в третий раз уже начала утомлять меня, так что пришлось накинуть на него простыню и оглушить железным прутом по голове. Примерно через две минуты я был одет во все белое — цвет Моби Дика и ванильного мороженого. Какое уродство! Я запихал его в стенной шкаф и выглянул через зарешеченное окно. Я увидел старую луну с молодым месяцем на руках, качающую его над верхушками тополей. Трава серебрилась и переливалась тонким светом. Ночь слабо спорила с солнцем. Ничто не подсказывало мне, где именно я находился. Комната моя, тем не менее, находилась на третьем этаже здания, и слева от меня, внизу, освещенный квадрат окна говорил о том, что на первом этаже тоже кто-то не спал.
Так что я вышел из комнаты и осмотрел коридор. Слева он заканчивался глухой стеной с зарешеченным окном, и по обе стороны располагались четыре двери, две на каждой. Скорее всего эти двери вели в такие же палаты, как и моя. Я подошел к окну, но не увидел ничего нового: те же деревья, та же земля, та же ночь. Я повернулся и направился в другую сторону. Двери, двери, двери — без единой полоски света под ними, и единственный звук — шлепанье моих ног, да и то только потому, что позаимствованная обувь оказалась слишком велика.
Часы моего вышибалы показывали 5 часов 44 минуты. Металлический прут я заткнул за пояс под белым халатом, и он очень неудобно бил меня во время ходьбы по бедру. На потолке коридора примерно через каждые 20 футов горела лампа дневного света. Добравшись до первого этажа, я свернул направо и пошел по коридору, высматривая дверь с выбивающейся из-под нее полоской света. Дверь эта оказалась самой последней по коридору, и я был так невежлив, что вошел в нее не постучавшись.
За большим полированным столом, наклонившись над одним из ящиков, сидел человек в роскошном халате. На палату эта комната что-то не походила.
Он поднял голову, и глаза его загорелись, а губы раздвинулись на секунду, как будто он хотел закричать, но удержался, увидев выражение на моем лице. Он быстро встал. Я закрыл за собой дверь, подошел ближе и сказал:
— С добрым утром. Боюсь, у вас будут крупные неприятности.
Люди, по-видимому, никогда не излечатся от любопытства по поводу неприятностей, потому что те 3 секунды, которые потребовались мне, чтобы пересечь комнату, он спросил:
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, что собираюсь подать на вас в суд за то, что вы держали меня взаперти, а также за издевательство и незаконное употребление наркотиков. В настоящий момент у меня как раз начался тот период, когда мне необходом укол морфия, а поэтому я за себя не отвечаю и могу начать бросаться на людей и …
— Убирайтесь отсюда, — выпрямился он.
Я увидел на его столе пачку сигарет. Закурив, я сказал:
— А теперь сядьте и заткнитесь. Нам надо кое-что обсудить.
Сесть он сел, но не заткнулся.
— Вы нарушаете сразу несколько правил.
— Вот пусть суд и разберется в том, кто что нарушает. А теперь мне нужна одежда и личные вещи. Я выписываюсь.
— Вы не в том состоянии…
— Вас не спросили. Гоните мои вещи, или я действительно обращусь в суд.
Он потянулся к кнопке звонка на столе, но я откинул его руку в сторону, повторив:
— Мои вещи. А это вам следовало сделать раньше, когда я только вошел. Сейчас слишком поздно.
— Мистер Кори, вы были очень тяжелым па…
Кори? Я перебил его:
— Сам я сюда не ложился, но будьте уверены, выписаться отсюда я выпишусь. И причем сейчас. Так что вы не задерживайте меня.
— Совершенно очевидно, что вы сейчас находитесь не в том состоянии, чтобы оставить стены этой клиники. Я не могу допустить этого. Сейчас я вызову санитара, чтобы он помог вам добраться обратно в палату и уложил бы вас в постель.
— Не советую. В противном случае вы на себе испытаете, в каком я сейчас состоянии. А теперь ответьте мне на несколько вопросов. Во-первых, кто поместил меня сюда и кто платит за всю эту роскошь?
— Ну, хорошо, — он вздохнул и его маленькие усики печально опустились долу. Он открыл ящик стола, сунул туда руку, и я насторожился.
Мне удалось выбить пистолет еще до того, как он отпустил предохранитель. Очень изящный Кольт .32. Подобрав пистолет с крышки стола, я сам снял его с предохранителя и направил в сторону доктора.
— Отвечайте. По-видимому, вы считаете, что я опасен. Вы можете оказаться правы.
Он слабо улыбнулся и тоже закурил — явный просчет с его стороны, если он желал выглядеть уверенным. Руки у него здорово тряслись.
— Ну ладно, Кори. Если это вас успокоит, то поместила вас сюда ваша сестра.
— ??? — подумал я.
— Какая сестра?
— Эвелина.
И это имя мне ничего не говорило.
— Странно, я не видел Эвелину много лет, — сказал я. — Она даже не знала, что я живу в этих местах.
— И тем не менее… — он пожал плечами.
— А где она живет сейчас? Я хотел бы навестить ее, — сказал я.
— У меня нет при себе ее адреса.
— В таком случае узнайте его.
Он поднялся, подошел к полке с картотекой, прочитал все, что было там написано.
Миссис Эвелина Флаумель…
Адрес в Нью-Йорке тоже был мне незнаком, но я его запомнил. Судя по карточке, меня звали Карл Кори. Прекрасно. Чем больше данных, тем лучше.
Я засунул пистолет за пояс, рядом с прутом, естественно, поставив его вновь на предохранитель.
— Ну, ладно. Где моя одежда и сколько вы мне заплатите?
— Вся ваша одежда пропала при катастрофе, и я все же должен сообщить вам, что у вас были переломы обоих ног, причем на левой ноге было два перелома. Честно говоря, я просто не понимаю, как вы можете стоять. Прошло всего две недели…
— Я всегда поправляюсь быстро. А теперь поговорим о деньгах.
— Каких деньгах?
— Которые вы заплатите мне без суда за незаконное содержание в клинике, злоупотребление наркотиками и так далее.
— Не будьте смешным.
— Кто из нас смешон? Я согласен на тысячу долларов наличными, только сейчас.
— Я не намерен даже обсуждать этот вопрос.
— А я все-таки советую вам подумать, ведь что там ни говори, посудите сами, что будут говорить о вашей клинике, если только я не промолчу. А я, вне всякого сомнения, обращусь в медицинское общество, газеты …
— Шантаж, и я на него не поддамся.
— Заплатите вы мне сейчас или потом, после решения суда, мне все равно. Но если вы заплатите сейчас, это обойдется значительно дешевле.
Если он согласится, то тогда я буду твердо знать, что все мои догадки были верны и вся эта история достаточно грязна.
Он уставился на меня и молчал довольно долго.
— У меня нет при себе тысячи, — в конце концов сказал он.
