Миле приходилось иметь дело с самоубийцами. С самоубийцами-неудачниками, потому что заботу о более… хм, удачливых брал на себя городской морг. Но вот с самим процессом она сталкивалась впервые и теперь застыла, не зная, что предпринять: позвать на помощь, крикнуть "парень, одумайся", ухватить за ноги?
Или просто дать пинка под зад, чтобы одним несчастным на земле стало меньше?
А язык — как часто бывает у нее в стрессовых ситуациях — сработал сам по себе:
— Молодой человек, прыгайте уже! А то тут очередь.
Длинное мгновение ей казалось, что она все-таки ускорила его падение. Но парень выровнялся — как заправский гимнаст, — отдышался и обернулся. О, если бы взглядом можно было убивать…
Мила безмятежно улыбнулась ему в лицо:
— Передумали? Ну как хотите.
Стресс только сейчас ударил ей в голову и пальцы затряслись. Пришлось сделать большой глоток шампанского.
Парень прислонился задом к парапету и так хмуро уставился на ее ноги, что Мила всерьез засомневалась в их привлекательности. Она не думала, что после ее ухода он немедленно повторит попытку, но следовало все-таки провести какую-нибудь душеспасительную беседу.
Мила подошла и поглядела вниз. Сказала с одобрением:
— Высота походящая, отличный выбор!
Глеб ощутил абсурдное желание рассмеяться, но спросил грубо:
— Чего вам надо?
Женщина пощелкала пальцами по бокалу — хрусталь запел. Произнесла с легкой укоризной:
— Себя не жалко, пожалели бы…
Он приготовился к тому, что она скажет: "родителей" и заранее ощетинился, но женщина закончила неожиданно:
— …дворников.
— Кого?
— Дворников. Думаете, приятно соскребать с асфальта ваши ошметки? Вы не обдумывали более привлекательные способы самоубийства?
— Повеситься, что ли?
Она наморщила нос.
— Ф-фу… и распухший язык на плечо! Кстати, очень рекомендую заранее сделать клизму: сфинктеры расслабляются и…
— Да пошли вы!..
Глеб метнулся к двери — вернее, хотел метнуться — получилось лишь шагнуть на дрожащих ногах. Оглянулся. Ему показалось, что женщина затаенно улыбается. И потому он буркнул (как и сам понял) с дурацким детским упрямством:
— Думаете что? Думаете, я теперь передумаю?!
— Да что вы, что вы! И в мыслях не держала. Но все-таки, может, обсудим еще способы, которые вы не опробовали? Вот, например, покажите-ка руки!
— Что?
— Вы решили сигануть с шестнадцатого этажа из-за того что страдаете глухотой? Что вы меня переспрашиваете все время? — неожиданно сварливо спросила женщина. — Руки, говорю, покажите!
— Зачем?
Глеб нехотя, но все же развел в сторону руки. Женщина поставила бокал на парапет и шагнула поближе.
Сильные, загорелые, шрамов от порезов на запястьях и сгибах локтей нет — значит, по крайней мере, не истероид… следов от иглы, "дорожек" тоже не видно… хотя это ничего не значит, наркоманы — они такие, хоть за уши уколы сумеют поставить…
— Ну вот, — констатировала с сожалением, — вижу, вы не опробовали еще одну классику жанра!
— Какую?
— Не вскрывали вены. Кстати, а вы знаете, почему это делается в ванной, заполненной горячей водой?
Она вышла с балкона и пошла вдоль стены мимо медленно варившейся тусовки. Против воли увлеченный абсурдной и какой-то… больной темой разговора, Глеб плелся следом. Входя в лифт, сказал угрюмо:
— Чтобы тело распарить? Ну, чтоб не больно было резать?
— Учите матчасть, дилетант! — презрительно заметила женщина. — Чтобы кровь не сворачивалась — то есть не остановилась прежде, чем клиент отдаст концы!
Они вышли в душную и влажную ночь. Грозило грозой. Женщина посмотрела в обе стороны пустынной улицы.
— Вам куда?
— Да мне… — сказал Глеб, запихивая кулаки в просторные карманы джинсов и пожимая плечами. Он как-то потерялся — словно все-таки спрыгнул и даже слегка разбился, и пока не мог собрать осколки себя прежнего.
— Ну раз вам все равно, проводите меня! — поняла и велела ему женщина. Не попросила, а именно велела. — Мы ведь не обсудили все неиспользованные вами способы!
Глеб фыркнул:
— А вы что, их все на себе опробовали? Или вы состоите в каком-нибудь… клубе самоубийц?
Женщина широко зевнула и прикрыла рот ладонью.
— Не-а. Я просто хирург и навидалась вашего брата. Да и вашей сестры — тоже.
Она почувствовала, как он вдруг ощетинился — чуть ли не отшатнулся — и, покосившись, добавила:
— Если вы боитесь уколов или клизмы — даже не надейтесь, не поставлю. Да и вообще, я уже ушла из медицины.
Через пару десятков шагов парень спросил:
— А вы маг?
— Не-а. А вы?
Первый, второй, третий шаг…
— Нет.
Интересно тогда, откуда вдруг этакая пауза? Сам в первый раз в жизни задумался, не маг ли он на самом деле?
— А кем вы работаете? — рассеянно спросила Мила. До дому было уже рукой подать, и она вдруг внезапно и резко устала. Сегодняшний план по спасению одной души и одного тела она уже выполнила, достаточно.
— Ремонтирую компьютеры.
Женщина остановилась, и глаза ее хищно сверкнули.
— А мой можете посмотреть?
— А что с ним? Я больше по железу…
— А мне и надо по железу! Пойдемте, вы же никуда пока не торопитесь? Ну, на тот свет?
— Что, прямо сейчас? Первый час ночи!
Женщина нетерпеливо отмахнулась.
— Если опасаетесь, что я вас "снимаю", даже и не мечтайте! Мне сейчас еще работать, а там… ну идемте уже, идемте!
Она даже ухватила его за рукав, настойчиво увлекая за собой. Это прикосновение — первое за бесконечный день — вдруг включило все остальные органы его чувств. Не то чтобы включило — шарахнуло на все двести двадцать! Глеб почувствовал, какие тонкие и одновременно сильные у нее пальцы, ощутил под ароматами духов и дезодоранта ее собственный запах, разглядел в полумраке двора ее лицо — до самой последней веснушки на скулах…
— Если вы, — сказал он, непроизвольно напрягая руку, — меня отпустите, я погляжу ваш комп.
Она тут же разжала пальцы, продемонстрировала раскрытые ладони.
— Вот! Видите, не пристаю и не держу! Идете?
— Иду.
— Это вы вирус хапнули, — сказал Глеб с час спустя, — вот он и глючит. Остальное вроде в норме. Счас полечим…
Скрестив по-турецки ноги, он сидел в кресле перед компьютером и допивал уже третью чашку сладкого чая, который хозяйка ему вместе с бутербродами подсовывала. Принял бы и яд, не заметил — весь в работе. Мила понимала, расспросами и беседами не донимала. Сидела потихоньку на диване, шелестела блокнотами: надо было записать мысль, пока не ускользнула. Да и не только мысль — блик луны на воде, далекое пение… настроение ускользало быстрее, чем сама идея. А без настроения текст становился просто набором слов и штампов.
