Однако переход от сверхъестественного к науке не исключил страха перед опасностью, которую несет знание. В средневековой легенде о големе монстр выходит из-под контроля и рабби Лоу вынужден забрать у него божественное имя и уничтожить свое создание. В сказке о Франкенштейне герою повезло значительно меньше. Он в страхе бежит от Чудовища, и монстр, охваченный гневом, сначала уничтожает всех, кто дорог Франкенштейну, а потом и его самого.
Так возникла главная тема для научно-фантастических рассказов. Создание роботов рассматривалось как один из самых ярких примеров чрезмерной заносчивости человечества в его попытках завладеть божественной властью при помощи научных средств. Сотворение человеческого существа, наделенного душой, до сих пор считалось исключительно прерогативой Бога. Попытка создания живого существа должна была привести к возникновению бездушной пародии на человека, которая обязательно станет опасной, как голем или Чудовище. Таким образом, появление робота вело к неизбежному наказанию, и предостережение: «Есть вещи, которые человечеству не следует знать» — повторялось снова и снова.
Как бы то ни было, никто не использовал слово «робот» до 1920 года (по странному совпадению я родился именно в этом году). Чешский драматург Карел Чапек написал пьесу «R.U.R.» про англичанина Россума, который наладил производство искусственных людей. Он создал их для того, чтобы настоящие люди имели возможность жить в комфорте и праздности.
Чапек дал своим искусственным людям имя «роботы» — это слово в чешском языке означает «подневольный работник» или «раб». Название пьесы расшифровывается как «Универсальные роботы Россума» — так называется фирма, которую возглавляет главный герой.
В этой пьесе то, что я называю «комплексом Франкенштейна», звучит еще сильнее. Чудовище Мэри Шелли уничтожило только Франкенштейна и его семью; наделенные эмоциями роботы Чапека возненавидели свое рабство и уничтожили человеческую расу.
Пьеса была поставлена в 1921 году и пользовалась достаточной популярностью (хотя мне она совсем не понравилась) — в результате все узнали слово «робот». Теперь, насколько мне известно, искусственное человеческое существо на всех языках называется «робот».
В 20—30-х годах XX столетия пьеса «R.U.R.» еще больше усилила комплекс Франкенштейна, и (за редкими исключениями, вроде «Елены О’Лой» Лестера дель Рея и серии «Звено Адама» Эандо Биндера) орды лязгающих злобных роботов переходили из одного рассказа в другой.
В 30-х годах я был страстным поклонником научной фантастики, но мне надоели бесконечные сюжеты о свирепых роботах. Я их видел совсем иначе. Мне всегда казалось, что роботы — это машины, продвинутые машины, но не более того. Они могли оказаться опасными, но никто не мешал людям позаботиться о собственной безопасности. Система безопасности может оказаться недостаточной или не выдержать неожиданных перегрузок, но подобные неудачи помогают избежать ошибок в будущем.
В конце концов, любые устройства могут оказаться опасными. Открытие речи привело к общению — и лжи. Открытие огня привело к развитию кулинарного, искусства — и ядов. Открытие компаса способствовало навигации — и уничтожению цивилизации в Мексике и Перу. Автомобили невероятно полезны, но каждый год десятки тысяч американцев гибнут под их колесами. Развитие медицины спасло жизни миллионам — и привело к перенаселению.
Во всех случаях возникают серьезные опасности, которые прекрасно иллюстрируют высказывание: «Есть вещи, которые человечеству не следует знать», но мы, безусловно, не можем лишить себя знаний и вернуться в состояние австралопитека. Даже с теологической точки зрения можно утверждать, что Бог не стал бы наделять человека разумом, если бы не хотел, чтобы люди изобретали что-то новое, становились мудрее и заботились о своей безопасности, не забывая об ограниченности собственных возможностей.
Итак, в 1939 году, в возрасте девятнадцати лет, я был полон решимости написать рассказ о разумном использовании роботов, которые не представляли бы опасности и успешно исполняли свои обязанности. Поскольку мне требовался источник энергии, я вообразил себе «позитронный мозг». То были лишь непонятные слова, но за ними скрывался неизвестный источник энергии, полезный, разносторонний, быстрый и компактный — как еще не изобретенный компьютер.
Рассказ получил название «Робби» и появился далеко не сразу. Сначала я написал несколько других в таком же роде — после консультаций с моим редактором Джоном В. Кэмпбеллом-младшим, которого захватила моя идея; со временем все они были напечатаны.
Кэмпбелл убеждал меня как можно точнее сформулировать мои идеи относительно системы безопасности роботов, и я осуществил это в своем четвертом рассказе «Хоровод», который появился в марте 1942 года в журнале «Эстаундинг сайенс фикшн». В этом номере, на странице 100, в первой колонке, примерно в нижней ее трети (я это хорошо запомнил), один из персонажей говорит другому: «Начнем с Трех основных законов роботехники».
Так уж получилось, что термин «роботехника» был впервые употреблен в печати именно тогда, и теперь это слово широко применяется в науке и технологии разработки, обслуживания и использования роботов. В Оксфордском словаре английского языка, в третьем дополнительном томе, сказано, что честь изобретения данного термина принадлежит мне.
Конечно, тогда я не знал, что изобретаю новое слово. В своей юношеской невинности я думал, что оно существует, и не имел не малейшего представления о том, что раньше его никто не использовал.
Три основных закона роботехники, упомянутые мною выше, со временем получили название Трех законов роботехники Азимова. Вот они:
1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.
2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые отдает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому закону.
3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму законам.
Эти законы, как оказалось впоследствии (я никак не мог этого предположить), стали самыми знаменитыми, их очень часто цитируют, да и вообще мне представляется, что они — самое важное из того, что я написал. (И я сделал это в двадцать один год, что заставляет меня снова и снова спрашивать себя: а сделал ли я что-нибудь полезное с тех пор, чтобы оправдать свое существование?)
Мои истории о роботах оказали большое влияние на научную фантастику. Я старался рассказывать о роботах без излишних эмоций: их производили на свет инженеры, и они представляли собой инженерные проблемы, которые требовали решения, и эти решения находились. В моих рассказах имелись весьма убедительные зарисовки будущей технологии, а вовсе не уроки морали. Роботы были машинами, а не метафорами.
