Ну, вот, разглядели.
И из-за обезглавленных машин на площади начинается ураганный огонь. Это нам совсем ни к чему. И отползем-ка лучше мы за дерево.
А вот и погоня. Въезжает, не сбавляя паров, прямо на линию огня. Этим все ясно. Преследуемый вывел на засаду своих. И, кто успевает, выкатывается из машин и тоже залегает, свирепо отстреливаясь. И теперь уже не важно - кто где. Есть противник, он стреляет в тебя, ты стреляешь в него, разбираться будем потом.
Вот и ладненько. Теперь им не до меня. И не скоро будет до меня. Пора уходить.
Он подполз к распахнутой дверце, вытащил сумку, откатился за калитку примеченного дворика, заполз за угол дома, встал, отряхнул плащ, насколько было возможно в темноте, и пошел по проспекту прочь, доставая на ходу сигареты. За спиной неслась канонада.
Тут он и встретил меня.
Я стоял на остановке трамвая, покуривая на остатках надежды и уже прикидывая, как побреду пешком. Наступила темнота, а таких стихийных бедствий наши трамваи не переносят. Прислушивался к грохоту где-то в районе базара, но все как-то не верил, что это перестрелка - такой интенсивности и наглости. У нас, кажется, не Чикаго. Пока.
И тут из тьмы материализовался он.
Подошел, осмотрелся. Подымил. Мало ли, остановка все же.
Обернулся ко мне и спросил, не подходя слишком близко:
- У тебя не будет где переночевать?
Не самое стандартное начало вечерней беседы.
Помолчали.
Не знаю, почему, но я как-то сразу ему поверил. В смысле, доверился. В смысле... ну, вы понимаете. Сразу вспомнил про "сарайчик" в центре. Фирма наша как от офиса от него отказалась, а хозяйке все не отдавала, то жалко, то не до того. Еще хозяйство вывозить. Стоял там диван, стол, пресс и куча книг. Самое подходящее место для ночлега. Я зачем-то еще некоторое время пребывал в задумчивости, хотя уже знал ответ. Прикинул, что пешком идти одинаково - только в центр веселее. А дома все равно особо не ждут. И на опасного человека он не похож (это я тогда так подумал). Отщелкнул бычок и сказал:
- Идем.
Он протянул руку, познакомились и пошли.
Этим же вечером, в "сарайчике", за бутылкой водки, которую я купил по дороге в универсамовском ларьке, он мне все и рассказал.
И этим же вечером он принял решение.
Он пробыл у нас дней десять, не больше. А работал - всего с неделю. Если не считать того, нулевого дня.
Первый день - отсыпался. Второй день - знакомился с городом. Вечером я принес ему газеты. О страшных жертвах разбоя, кровавом побоище и героических усилиях местной милиции. Оказалось, что в перестрелке с бандой валютчиков и заезжих гастролеров полегло семеро бандитов и семеро же сотрудников правоохранительных органов. Соболезнования. Пенсии. Торжественная панихида. Траур... Он прокомментировал это так:
- Один, значит, уцелел. Ну да он будет молчать, разумеется. Еще бы, так лохануться. И "шестерка" будет молчать. Так что, паритет со всех сторон.
И занялся ревизией своей сумки. Урожай получился оч-чень даже неплохим. По всему ассортименту. Это событие мы с ним вроде как отпраздновали, потребляя в тот вечер исключительно качественные напитки и закуски. Ну, в тех пределах, какие предоставил нам центр города.
А перед самым сном он вдруг сказал:
- Завтра займемся делом.
И назавтра мы занялись делом. В первый раз он взял меня с собой учесть местные нюансы, как он выразился. Заблудиться, я видел, он уже не боялся. Поразительное умение ориентироваться в городе. Не все аборигены знали эти проходы и закоулочки.
Отстиранный плащ просох. Дыру вокруг кармана зашили. Обоймы у трофеев были взаимозаменяемы. Как все допытывался военрук в школе: "Почему АКМ называется унифицированным?!" Вышли и пошли. Со стороны это выглядело как прогулка.
Спустились с горки. Подошли к пивной "стекляшке" у моста. Взяли по бокалу. Зашли за угол. Отпили.
За соседним гаражом двое нетрезвых обчищали совсем пьяного.
Он весь подобрался, прищурил глаза. Передал бокал мне:
- Подержи минутку.
И пошел к ним.
- Мужики, вы чего?
- А пошел ты, мать...
- Я серьезно.
- Ах, ты серьезно, мать...
Плащ он в этот раз пожалел.
Не успел первый и самый агрессивный выкатить налитые глаза, как он подошел к нему вплотную, достал пистолет, приложил глушителем к груди и нажал курок.
Выстрела совсем не было слышно.
Второй, пока падало тело товарища, успел что-то сообразить и потянулся за куском трубы. Ему глушитель приложился к затылку.
Сунул оружие в карман, вернулся ко мне, забрал бокал. Я завороженно отхлебнул вслед за ним. Допили.
- Ну, что, идем дальше?
Так начался этот безумный день.
Третий в трамвае содрал с какого-то работяги печатку, золотую, наверное. Догнали его лишь в вонючей подворотне.
Четвертый, для виду зайдя за кустики, избивал уже даже не кричащего пацана. Там и остался, за кустиками.
Совсем стемнело. При таком режиме дня осень и зима превращаются в одну сплошную ночь.
Пятый, сосредоточенно сопя, вскрывал стамеской хлипкую дверь средней стандартной квартиры. Убедились, правда, не живет ли он там.
Шестой въехал иномаркой прямо на троллейбусную остановку, чудом никого не сбив, и, выяснилось, что он зверски пьян. Завели за угол - до приезда милиции.
И все это - спокойно, деловито, без особых эмоций. Именно как работа. У меня же весь вечер в голове вертелось одно слово: "Чистка. Чистка. Чистка." Видит бог, город в ней нуждался. Невозмутимость изменила ему в тот вечер лишь один раз.
Возвращались, после лихача, домой, на базу. Вышли из троллейбуса, свернули в лабиринты улочек центра. Он достал пистолет и, свинчивая глушитель, сказал:
- Все. Обойма. Дневная норма. Пора ужинать.
И вдруг откуда-то понесся сдавленный женский стон. Прислушались. Так и есть. С вечной новостройки оборонного штаба. Тихо, по-кошачьи, он ринулся на звук. Я - за ним.
Некий детина в кожанке елозил по бетону ногами прижимая тушей кого-то женского вида. Она отчаянно сопротивлялась, но он одной рукой зажимал ей рот, а другой сдирал с нее одежду. Картина была ясна.
Сейчас он подбежит, прицелится...
Но он, вместо этого, вдруг огрел детину рукоятью по голове.
Ах да, кончились патроны.
Уже подбежал и я. Что будем делать? Тут и у меня бы не дрогнула рука.
Детина обмяк, привалив девушку. Он откатил его, помог ей выбраться. Она разевала рот в немом крике, не могла стоять на подгибающихся ногах, ловила и собирала свои поцарапанные руки.
Он усадил ее, взял мою протянутую куртку, накрыл... Потом достал из кармана оружие. Медленно насадил глушитель. Медленно заменил обойму...
Девушка зачарованно следила за его спокойными движениями. Время он рассчитал замечательно. Когда он закончил манипуляции с пистолетом, девушка почти совсем успокоилась, хоть руки уже не так тряслись. И тогда же пришел в себя детина. Он замычал, приподымая голову, обвел окрестности ничего не понимающими глазами, попытался сесть. И тут все вспомнил. На лице его, не тронутом печатью интеллекта, сменились гнев, непонимание, ужас, раздражение, злость и, опять, ужас. Разглядел он и понял все достаточно быстро, инстинкты сработали и на этот раз. И он медленно-медленно стал отползать назад.
