Я подумал, что так, наверное, чувствует себя президент при покушении — вокруг живым щитом телохранители, и тебя несет куда-то по их воле. Ну, как по воле волн.
Но ничего, вытерпел. Дождался. Приложил карточку, крутнул турникет и под зеленый разрешающий глазок автомата прошел.
Это я молодец.
Хвалите себя, хвалите, говорили нам в группе реабилитации, не бойтесь себя хвалить. Находите стимулы бороться со своим недугом. Фиксируйте каждый успех. Если у вас не будет стойкого внутреннего желания, никакие родители, никакие специалисты вам не помогут.
Я и пытаюсь.
Сергей выловил меня из потока, поставил на ступень рядом с собой, эскалатор, вздрогнув, понес нас вниз. Чередуясь, проплывали мимо лампы и рекламные щиты. Желтый свет, заключенный в гигантский плафон. Лечение от алкогольной зависимости. Снова желтый свет. Картриджи б/у. А за ними — перфоратор со скидкой.
— Тебе куда вообще?
Сергей смотрел на меня, чуть склонив голову. Словно изучал — пригожусь, не пригожусь.
Глаза у него были темные, узкие, татарские, нос — прямой, нижняя челюсть выпирала слегка вперед. И вроде бы открытое было и спокойное лицо, широкое, но чудилась мне какая-то скованность в нем, искусственность, словно выражение спокойствия было отработано до автоматизма, сложено из напряжения мимических мышц. А под ним бродило, бродило…
Даже не могу сказать что.
Я подумал, стоит ли ему, такому, раскрывать, на какой станции я выхожу, но потом решил, что ничего тайного и секретного в этом нет.
— Д-до "Зв-вениг-городской", — сказал я, — а п-пот-том до Фин-н-н…
— …ляндского? До вокзала? Окей, — Сергей, соображая, потер лысину. — Там же переход, на "Звенигородской", да?
— Д-да.
— Прекрасно, — он улыбнулся. — Переход — самое то.
Я пожал плечами. Знать бы, для чего это — самое то.
Эскалатор спрямил ступени. Мы вышли на платформу. Сергей помог моим неторопливым ногам разобраться с торопливой головой. Поддержал.
Люди толпились кучками. В тоннеле горел зеленый.
— Чуть дальше пройдем, где посвободней, — сказал Сергей.
Я не стал возражать. На возражение мне понадобилось бы много времени. Н-нет, д-давай зд-десь… А смысл?
Свистнул подходящий поезд. Вынесся, вытянул светло-синие вагоны. Затормозил.
Двери распахнулись, мы вошли. Я бы с удовольствием сел, но сиденья все оказались заняты. Пришлось повиснуть на поручне.
— Тяжело? — наклонился Сергей.
Видимо, заметил, как я гримасничаю, определяясь в промежуток между чужими коленями.
— Т-терпим-мо, — сказал я.
Я же не кисейная барышня — потерплю. А вес тела можно частично принять на руки.
Двери стукнули, смыкаясь. Под бубнеж из динамиков поезд, мягко разогнавшись, нырнул в темноту. Снаружи побежали, освещаемые вагонным светом, серые змеи кабелей.
— Смотри, — шепнул Сергей, чуть кивая на сидящих передо мной, — ни один ведь не встанет. А прекрасно видели, как ты ковылял.
— Л-люди, — сказал я, умудряясь пожать плечом.
— Зомби.
— Н-ну уж…
Серьезный тон Сергея меня смутил. Какие такие зомби?
Я как бы невзначай пробежал глазами по лицам. Нормальные лица. Мужчина напротив читал газету, раздраженно ее встряхивал, потому что она загибалась. Губы его шевелились, словно повторяя написанное. Левее сидела крупная полная женщина, она тискала в руке мобильный телефон и волновалась. Ей, видимо, должны были позвонить, но не звонили. Еще левее жался к боковому поручню мальчишка, выпячивал губы и кивал в такт звучащей в наушниках музыке. Даже до меня доносилось: дынц-дынц-ды-дын, у-а-а…
— Станция метро "Крестовский остров", — объявил мягкий, с придыханием, голос.
Поезд ревматически заскрипел, останавливаясь.
Вышли двое, зашло шестеро, семеро, восьмой втиснулся, отжимая створки и тесня соседей от дверей. В вагоне, и наполовину не напитанном пассажирами, мне вдруг сделалось тесно и душно. Чья-то твердая, как доска, спина уперлась в лопатки. Через руку перекинулся кожаный рукав, которому тоже нужно было держаться. А еще кто-то задышал, покашливая, в затылок.
Я опять центр притяжения, со смешком подумал я.
Раньше подобные мысли часто приходили мне в голову. Человек по природе своей эгоцентрик, весь мир вращается вокруг него.
Вокруг меня ширился тайный сговор. Мне с моими ногами, с заиканием, с чувством неполноценности, ненормальности, даже уродства в это было легко поверить. Люди, как я подозревал, специально все делают мне назло. Они стояли, когда я шел, они шли, когда я нуждался в отдыхе, они толпились, толкались, создавали очереди, едва мне необходимо было спешить. Их интересы почему-то всегда противоречили моим.
В какой-то момент, незаметно для себя, я начал выискивать зачинщиков этого фантасмагорического действа. Примечал лица, детали одежды, голоса — не видел ли их, не слышал ли десять минут назад? не эта ли джинсовая пара недавно крутилась около? Не преследуют ли меня?
Смешно.
Отрезвление наступило, когда на реабилитационном сеансе Лешка Сумароков, такой же самоходящий дэцэпэшник, как и я, под мерное, медиативное: "И массажируем!" физиотерапевта Карла Яновича, наклоняясь к икрам, прошептал: "Колька! У меня, наверное, паранойя…" И рассказал мне все то, что чувствовал и я сам. Только, разумеется, с собой в главной роли.
Я подумал — приехали, нас уже двое. Нет, я подумал, два психа — это уже много, и то ли с иной стороны посмотрел на ситуацию, то ли еще что…
Словом, я понял — нет никакого тайного сговора, люди есть, а сговора нет. И есть слабость — элементарная, человеческая — объяснять все свои несчастья чьей-то злой волей.
Теперь-то я уже научился не придавать этому значения. Ну, влезло восемь человек в мой вагон, игнорируя остальные. Бывает. Иррациональное у нас — в порядке вещей. Ну, набились они в мой конец — а куда им еще? Поближе к выходу все-таки.
И никакой конспирологии.
Только вот сесть бы, а то еле стою. Ногам тяжело, наливаются потихоньку свинцом, сдают.
Поезд медленно тащился от станции к станции. "Чкаловская". "Спортивная". Народу прибавлялось. Синяя с белыми вставками рубашка Сергея в обрамлении пиджаков и курток качалась через проход. Я перебрал руками, не давая поручню вывернуться из ладоней.
— Следующая станция "Садовая".
Умопомрачительно длинный перегон засигналил сполохами туннельных ламп.
Водоворот тел пришел в движение. Мужчина с газетой встал, заставляя меня вывернуться в сторону.
— Как кильки, — недовольно буркнул он.
Я упал на освободившееся сиденье. Господи, как хорошо!
Подумалось, жалко, что радостные события происходят так редко. Иначе в них тоже можно было бы усмотреть какую-нибудь закономерность.
