— Как кильки, — недовольно буркнул он.
Я упал на освободившееся сиденье. Господи, как хорошо!
Подумалось, жалко, что радостные события происходят так редко. Иначе в них тоже можно было бы усмотреть какую-нибудь закономерность.
Ноги подрагивали.
"Садовая" накатила выстроившимися по краю платформы людьми. Встала и женщина с телефоном. Сумочка ее ширкнула по моим волосам.
Хлопнули, открываясь, двери. Пассажиры плотной массой потекли наружу. В вагоне стало просторней.
— Ф-фу! — протиснулся ко мне Сергей. — Столпотворение.
Он сел рядом.
— С-след-дующая м-моя, — сказал я.
— Момент истины!
Все-таки странное у Сергея было лицо. Улыбка его совершенно преображала, делала лучистым каким-то что ли, и все, что казалось мне пугающим в нем, подспудным, пропадало, словно и не было.
— А ты-то с-сам к-куда? — спросил я.
— О, мне дальше, до "Ладожской".
— Н-на вок-кзал?
Сергей рассмеялся.
— Почему сразу на вокзал? На работу.
Мигнули плафоны. Поезд притормозил и снова набрал ход.
В стекло заднего вагона смотрела на меня унылая физиономия. Бледная, вытянутая, с выпуклыми рыбьими глазами. Соломенного цвета волосы были подстрижены "горшочком". Белесые брови складывались трагическим "домиком".
Вот где зомби, подумал я.
— В-выходим?
— Само собой, — Сергей помог мне подняться.
Я оглянулся.
Физиономия слегка округлилась, прижимаясь. Черными дырками глядели ноздри. Б-р-р…
На "Звенигородской" было многолюдно.
Выйдя из поезда, мы влились в спешащий к переходу поток. Спины, спины. Я чуть не споткнулся на первой ступеньке.
— И как ты вообще ходишь?
— Н-ногами.
— Это я вижу, — Сергей потащил меня влево, к стальному разделительному барьерчику, прихваченному цепочкой.
— И чт-то? — спросил я, когда мы остановились.
— Садись на него.
— Кэ… к-куда?
— На барьер, — Сергей хлопнул по металлу ладонью. — Так просто виднее будет.
— Я б-буду к-как д-дурак… — я неуверенно взялся за стойку.
— Ну, раз уж ввязался, — Сергей посмотрел на меня в упор, — то и отступать не стоит.
Он подсадил меня на барьер. Я вцепился руками в перекладину, проходящую подо мной. Как бы не сверзиться…
— Сидишь?
— К-как п-попка.
Люди шли мимо, изредка оборачиваясь, кто-то даже качал головой. Понятно, вряд ли они думали обо мне хорошо.
Я смотрел на виски, затылки и плечи. На волосы. На кожу. На воротники. На носы и губы.
Скоро от людей замельтешило в глазах. Они текли и текли снизу, густо, плотно, почти не оставляя промежутков. Шаркали, цокали, топали. Фыркали, кашляли, говорили по телефону. С портфелями, сумочками, тубусами, пакетами.
Мне было совсем неинтересно.
— Это в-все?
— Нет. Закрой глаза.
— З-за…
— Да. Просто закрой, — Сергей глянул на меня снизу вверх — ладонь на барьере, подбородок на костяшках пальцев. — И вспомни что-нибудь хорошее.
Глупо, подумал я. Что я вспомню?
В моей жизни не так много было хорошего. Поездка с родителями в Феодосию к двоюродной маминой сестре — вот и все.
Ее вспомнить?
…уютно, утробно-мягко покачивается вагон, гремят на стыках колеса, нахально лезет в окно солнце, в щель над макушкой поддувает легкий, душистый, южный сквознячок, и с верхней полки упоительно наблюдать, как мама с папой и сосед в фетровой шляпе играют в карты.
— Девяточка!
— Король!
— Стоп-стоп. Это есть. Этого сколько угодно. Ну-ка!
— Туз!
Минералка шипит в стакане. Разноцветные карты переворачиваются "рубашками". Папа на мгновение поднимает лицо, подмигивает.
— А куда едете? — спрашивает сосед.
— В Ф-феод-досию! — кричу сверху я.
В Феодосию.
У родственников свой сад. Абрикосы висят на ветках, срывай не хочу. Крепенькие, лимонно-желтые, неспелые. Мне нравится кислинка, которая еще не сменилась в них вязкой сладостью. Я ковыляю от дерева к дереву и наедаюсь абрикосами на всю жизнь.
Так мне кажется. Я думаю, вот этот — и все, или нет, еще этот, и этот, и те два.
Море шумит ниже по склону — фыр, ффыр. Нестрашный зверь. Небо прозрачно-голубое, такое, что хоть ложись на землю под абрикосами и смотри на него не отрываясь.
А оно будет смотреть на тебя.
Коляска забыта до конца августа. С мамой под руку я упрямо спускаюсь на пляж. Ноги устают, но это как-то и за усталость считать зазорно.
Волны накатывают зазывно — с нами, с нами, с нами, вглубь…
— Все, — сказал Сергей, — открывай.
Я открыл глаза.
Люди текли все также, мужчины и женщины, старые и молодые, в пальто, в куртках, плащах, блузах, свитерах, кофтах.
Я не сразу понял, что изменилось.
— Видишь? — спросил Сергей.
— Д-да, — прошептал я.
Сердце мое стукнуло в горле — баммм!
Людской поток загибался к барьеру, ко мне, как намагниченный. У противоположной стены наоборот образовались полтора метра пустоты.
И никто этого не замечал.
Люди шли, касаясь меня, задевая мои колени, теснились все ближе и ближе. Словно какая-то сила прижимала их ко мне.
Через два метра действие этой силы заканчивалось, и поток вновь рассеивался, занимая весь переход.
— Все, слезай, — Сергей подставил мне плечо для опоры.
— К-куда? — спросил я, хватаясь. — Н-на людей?
— Зачем же?
Сергей, шагнув вперед, освободил мне крохотный пятачок пространства.
Я спрыгнул. Ноги отозвались болезненным гулом.
— А д-дальше?
— Сейчас пойдем… Чуть рассосется…
И действительно — толпа потихоньку отступала от нас, разряжалась. Я подумал о кратковременном массовом помешательстве.
Или не верить глазам своим?
Скоро мы спустились к платформе.
— Ну, как? — спросил Сергей.
— Ч-чудно, — выдавил я.
— Это еще ч…
Сергей вдруг запнулся.
Рот его широко раскрылся, а глаза сделались злыми.
— Куда! — заорал он через мою голову. — Куда! Стой!
Мне стало страшно.
Я инстинктивно сжался, успев только искоса заметить стремительное движение за спиной. В следующий момент я уже летел в сторону. Кто-то ахнул. Хрустнуло в локте. От боли потемнело в глазах. На секунду, на две я просто выключился.
— Вставай, вставай! — Сергей, оказавшись рядом, подхватил меня под мышки.
Я заскреб ногами.
— Ч-что?
— Тебя чуть не сбросили на рельсы.
— К-кто? — я кое-как оперся на правую.
— Зомби.
Загудел появившийся из тоннеля поезд. Крупицы летящей пыли укололи щеку.
— Гд-де? — я попытался обернуться.
— Потом, потом, хорошо? — Сергей потащил меня к распахнувшему двери вагону.
