— Подожди-ка, — сказал Рик. — Но ведь зациклившись на этом состоянии, ты рискуешь когда-нибудь не выйти из него. Отчаяние по поводу происходящего вокруг может стать нескончаемым.
— Я задаю автоматическое переключение через три часа, — спокойно объяснила жена, — на код А-четыре-восемь-один. «Осознание разнообразных возможностей, открывающихся для меня в будущем; новые надежды на…»
— Мне знаком четыреста восемьдесят первый, — перебил Рик. Он часто прибегал к данному коду, полагаясь на его помощь. — Послушай! — Рик сел на кровать, осторожно взял Айрен за руки и легонько потянул, пытаясь усадить рядом с собой. — Даже при автоматическом отключении вводить себя в депрессивное состояние какого бы то ни было вида опасно. Постарайся забыть о своих планах, а я изменю свои. Мы вместе наберем код один-ноль-четыре и вместе испытаем удовольствие и радость; потом ты оставишь то же настроение, а я переключусь на деловое, профессиональное отношение к работе. Сначала сбегаю наверх, гляну на овцу, а затем отправлюсь на работу. И буду спокоен, зная, что ты не сидишь здесь в грустной задумчивости перед выключенным теликом.
Рик осторожно отпустил длинные тонкие пальцы жены, пересек просторную спальню и вышел в гостиную, где все еще пахло дымом последних вечерних сигарет. Наклонился к телевизору.
— Терпеть не могу телик до завтрака! — донесся из спальни голос Айрен.
— А ты набери три восьмерки… — Рик ждал, пока телевизор нагреется. — «Желание смотреть любую телепередачу».
— Я вообще не испытываю потребности набирать, — сердито откликнулась Айрен. — Любой код…
— Тогда просто набери тройку.
— Я не собираюсь набирать код, стимулирующий кору головного мозга так, чтобы возникла потребность набирать другие коды! Когда я говорю, что не хочу набирать, то меньше всего мне нужна тройка. Ведь дальше потянет набирать другие коды, а сейчас сама мысль о них кажется мне наиболее гадким из всех побуждений, которые только можно представить. Сейчас мне требуется лишь одно — по-прежнему сидеть на кровати, уставясь в пол. — Голос Айрен переполняли самые мрачные оттенки уныния, душа ее превратилась в ледышку, а тело застыло, будто его сковали невидимой, но плотно облегающей тяжелой и инертной оболочкой.
Рик прибавил громкость, и в гостиной загрохотал голос Бастера Френдли:
— Эй, люди! Пора прослушать краткий метеорологический прогноз на сегодня. Спутник «Мангуст» докладывает, что осадки будут досаждать нам до полудня, а потом слегка распогодится, так что если кто из вас, люди, собрался прошвырнуться…
За спиной Рика зашелестело. Это шуршала длинной ночной рубашкой Айрен, она подошла к телевизору и выключила его:
— О'кей, сдаюсь. Я согласна на любой код, который ты пожелаешь. К примеру, «Восхитительный сексуальный экстаз»… Мне сейчас так хреново, что я выдержу даже это. Какая, к дьяволу, разница?!
— Я наберу нам обоим… — Рик осторожно обнял жену и отвел ее обратно в спальню.
Там, склонившись над консолью модулятора Айрен, он набрал пять-девять-четыре («Удовольствие от оценки здравомыслия мужа в любых жизненных вопросах»). А на своем модуляторе закодировал «Творческое и свежее отношение к работе», хотя вряд ли нуждался в этом. Он умел ввести себя в подобное состояние и без искусственной стимуляции мозга с помощью «Пенфил да».
* * *
После торопливого завтрака — а препираясь с женой, Рик потратил почти все запланированное на него время, — он решил, что перед уходом на работу успевает заглянуть на пастбище, где «щиплет травку» его электрическая овца. Он оделся, не забыв и свинцовый гульфик фирмы «Маунтибэнк» (модель «Аякс»), попрощался с женой и поднялся на крышу. Животное, которое в действительности было электронно-механическим изделием, выполняло заложенную в него программу и старательно изображало удовольствие от «пастьбы», мистифицируя остальных жильцов здания.
Конечно же, и их животные, в массе своей, несомненно представляли собой комплексы электронных схем, будучи всего-навсего имитацией, но, как было принято, Рик никогда не совал нос в чужие дела и не пытался выяснить подлинность соседских питомцев. И соседи, в свою очередь, не допытывались о происхождении его овцы: живет, мол, она или всего-навсего работает? Спросить, настоящая ли у вас овца, считалось верхом невоспитанности. Это было не менее невежливо, чем поинтересоваться у гражданина, настоящие ли у него зубы, волосы и отдельные внутренние органы и не следует ли подвергнуть их проверке.
Утренний воздух был смешан с затуманивающей солнце серой радиоактивной пылью, от нее щекотало в носу, и Рик то и дело фыркал, пытаясь изгнать из носа эту смертельную заразу. «Впрочем, наверное, это слишком сильное выражение для моих ощущений», — подумал он, направляясь к покрытому дерном участку, который находился в его собственности вместе со слишком большой квартирой. Наследие Последней Мировой Войны изрядно потеряло силу; те, кто проиграл пыли, ушли в забвение много лет назад. Сегодня пыли противостояли закалившиеся в борьбе с нею; ослабевшая пыль больше не убивала — она лишь доводила людей до сумасшествия и влияла на наследственность. Да, Рик носил свинцовый гульфик, но пыль, без сомнения, оказывала влияние на его организм — изо дня в день, из месяца в месяц… Все эти годы, пока он отказывался эмигрировать. Она медленно отдавала ему свою заразу — порция за порцией. Однако проводившиеся каждый месяц медицинские осмотры до сих пор подтверждали, что он нормал — мужчина, который может иметь детей, поскольку толерантность[1] его находится на должном уровне. Конечно же, в любой момент при очередном осмотре врачи из департамента полиции Сан-Франциско могут сделать иной вывод. Из года в год под воздействием всепроникающей пыли все новые и новые нормалы превращались в специалов. И очень популярным стал слоган, который можно увидеть на рекламных щитах и в телевизионных передачах или услышать из уст правительственных чиновников. Он звучал так: «Эмигрируй или дегенерируй! Выбор твой: или жизнь, или вечный покой!»
«Воистину так, — подумал Рик, открывая ворота небольшого загона и направляясь к электрической овце. — Вот только как эмигрируешь, с такой-то работенкой!»
Тут его окликнул Билл Барбур, владелец соседнего пастбища. Как и Рик, он был одет, — чтобы проведать животное и отправиться на работу, не забегая больше домой.
— Моя лошадь беременна, — торжественно объявил Барбур, глядя на крупного першерона, который стоял рядом с ним, уставившись в пространство пустым взглядом. — Что вы на это скажете?
