– Да? – в голосе художника не было воодушевления.
– Конечно! – Николай собрался уже прочесть лекцию о выгодах свободного предпринимательства, когда за спиной раздался голос жены:
– И чего это ты тут делаешь?
– Тебя жду, дорогая, – ответил он, разворачиваясь. – Ну что, пойдем?
О художнике он забыл через пять минут.
* * *
Домой вернулся только в девять, чувствуя себя измотанным до предела. Вид сына, сидящего в обычной позе перед телевизором, вызвал приступ глухого раздражения.
– Через десять минут в кухню с дневником! – жестко сказал он отпрыску. – Проверим твои успехи!
Есть не хотелось, но он все же жевал остывший плов, без особого интереса разглядывая украшенные учительскими росписями страницы. Сын стоял рядом, понуро опустив голову.
И было отчего.
Успехи в учебе отсутствовали. По обилию гусей-двоек дневник напоминал птицеводческую ферму, кое-где верстовыми столбами на заброшенной дороге торчали колы, изредка попадались залихватские троечки. Четверка по физкультуре должна была удавиться от одиночества.
– Ну что, – закрывая дневник, Николай испытал противное ощущение, что что-то делает не так, но что именно – понять не мог. – Неси ремень…
– Паааа! – завыл отпрыск, натурально изображая ужас.
– Коля, может не надо? – нервно вопросила из комнаты жена, отвлекшись на мгновение от телефонного разговора.
– Надо, Маша, надо, – сказал Николай уверенно и вновь обратился к всхлипывающему сыну. – Чего встал? Или мне самому сходить?
Охаживая скулящего отпрыска по откормленной заднице, он, как всегда, испытывал противоречивые чувства. Стыд – по той причине, что на более действенные средства воспитания, чем порка, не хватает времени, и мрачное удовлетворение оттого, что вечер прошел не зря…
Какое-то внимание сыну оказано.
После экзекуции отпрыск довольно быстро успокоился и клятвенно пообещал исправиться. Николай уважительно взглянул и на ремень в собственной руке, и отправился спать, вполне довольный жизнью.
* * *
Разбудил его звонок. Отклеив щеку от подушки, Николай с ненавистью воззрился на мирно стоящий на тумбочке будильник. Но тут звон повторился, и Николай с удивлением понял, что звонят в дверь.
Судя по стрелкам, было шесть утра.
– Кого там черти принесли? – проворчала жена.
Звонок повторился.
– Пойду, проверю, – мрачно буркнул Николай, спуская ноги и пытаясь нащупать тапки. – Может, у кого-то что-то случилось. Но если это опять тетя Катя…
Тетя Катя была соседкой, существом старым и исключительно вредным. Она запросто могла явиться в такую рань только для того, чтобы попросить соли, а потом долго бы удивлялась, что ее недружелюбно встретили…
– Кто? – спросил Николай и тут же, неожиданно для себя самого, открыл дверь. Он бы никогда так не поступил, прекрасно осознавая рискованность подобного шага. Но в этот момент что-то словно толкнуло его под руку.
На лестничной площадке стояли двое мужчин. Они были затянуты в серую, странного покроя, форму. Головы скрывали шлемы, похожие на мотоциклетные. Лиц за матовыми щитками видно не было.
– Онуфриенко Николай Кириллович? – спросил один из них.
– Да, – Николай ощутил, как внутри становится холодно, очень холодно, а мысли крутятся все быстрее и быстрее: если эти двое из органов, тогда ладно, а вот если убийцы, то дергаться поздно… Но пистолетов не видно… Да и шлемы, что за странные шлемы?
– Вы арестованы, – и люди в шлемах одновременно шагнули вперед. Две руки, затянутые в черные кожаные перчатки, коснулись плеч Николая.
– Постойте, за что? – горячо воскликнул он, испытывая облегчение оттого, что его не будут сразу убивать. – Где ваш ордер? И разве вы не позволите мне взять вещи?
– Нет, – просто сказал один из людей в серой форме, в голове Николая неожиданно потемнело.
Вопль ужаса умер во внезапно онемевшем горле, и Николай рухнул в черный провал беспамятства.
* * *
Очнулся от головной боли. Затылок ломило так, что хотелось выть. Николай чуть подвигал шеей и попытался натянуть одеяло, которое, судя по всему, сползло.
Одеяла не было.
И тут же, в одно мгновение, Николай все вспомнил. Резко сел, раскрывая глаза. Сердце бешено колотилось, точно пошедший вразнос двигатель, сосуды чуть не лопались от поднявшегося давления.
Он сидел на полу небольшой комнаты. Форму она имела странную – все углы были скруглены, ни одной ровной линии, свойственной всему, что строит человек, не наблюдалось. Мягкий белый свет исходил от круглого пятна на потолке.
«Значит, арест, – почти спокойно подумал он, – но куда меня доставили? Что это за камера такая? Где дверь?».
Двери не было. Стены были гладкими, точно только что положенный асфальт, в них не было ни малейшей щелочки. Николай чуть не зашатался от нахлынувшей паники.
«Так, – попытался он мыслить логически, – если бы меня хотели убить, то убили бы быстро, а значит тут есть какая-то система воздухообмена, пусть даже не видно окошек и вентиляционных отверстий…».
Слегка успокоившись, Николай осознал, что хотя он в трусах и майке, как привык ходить дома, все же не чувствует холода. Он пощупал пол, тот был теплым и напоминал по консистенции твердую резину.
«Выходит, что и от пневмонии я не умру!» – мысль была приятной, и, морщась от головной боли, Николай нашел силы встать. И тут же заморгал в удивлении. Когда сидел, то потолок казался низким, а теперь словно приподнялся, уходя из пределов досягаемости.
Он тщательно осмотрел стены. Они были сделаны из того же материала, что и пол, и столь же теплы. Любой стук тут же тонул в их упругой поверхности.
– Они что, хотят уморить меня голодом? – спросил Николай, и тут же испугался, настолько глухо и слабо звучал его голос, который он привык считать сильным и властным.
Дрожа от накатившего страха, он сел к стене, обхватил колени руками. Приятное тепло обволокло со всех сторон, мысли, только что метавшиеся как бешеные мухи, затихли, головная боль прошла, и Николай сам не заметил, как уснул.
* * *
Второе пробуждение в камере было более приятным. Николай ощутил, что лежит на чем-то мягком, а подбородок щекочет одеяло. Открыв глаза, он некоторое время водил руками по сторонам, смутно вспоминая, что засыпал сидя.
Теперь он находился в неведомо откуда взявшейся кровати, а на табуретке рядом с ней лежала стопка одежды. Приглядевшись, Николай разглядел хорошо знакомые вещи – любимые спортивные штаны, рубашку с начесом. Сердце подпрыгнуло – неужели жена передала?
Камера, впрочем, оставалась той же самой – мягкий свет с потолка, голые монолитные стены. Решив больше не ломать голову, Николай выбрался из-под одеяла, и принялся одеваться. Ноги вдел в найденные на полу старые кроссовки.
