К ним присоединился отец Герберта, невысокий мужчина, подвижный и энергичный, что сказывалось в каждом его жесте.
– Будете изучать Герберта, да? – живо спросил он после того, как представился. – Отлично! Боюсь показаться вам невежливым, но скажу вот что: поздновато вы за него взялись.
– При чем здесь вежливость, – начал Рид с улыбкой. – Сначала мне необходимо добиться нужных ассигнований на исследования – вот в чем загвоздка…
– Скажите лучше, что хотите знать: будет ли землетрясение? – с лукавым смешком заметил Пиннер. – Слушать, как это объявляет Герберт – одно; дойти до этого факта самому – совсем другое. А я вам скажу: землетрясение будет, и не позже, чем сегодня ночью! Что же касается этой Бокс, то ее найдут. Слово Пиннера!
Землетрясение произошло тем же вечером, в четверть десятого. Рид, устроившись в мягком кресле, читал последний отчет Общества физических исследований, когда его внимание привлек глухой нарастающий гул. Минуту спустя земля затряслась у него под ногами.
На следующее утро, едва прибыв на работу, он связался с Гаффнером, случайно знакомым ему сейсмологом. На том конце провода голос Гаффнера показался ему решительным и даже грубым.
– Да нет же, никакой возможности предсказать землетрясение нет! Даже а час до него… Иначе мы бы незамедлительно предупреждали власти об эвакуации населения из зоны бедствия, и никаких жертв не было бы. Сейчас мы способны лишь определить возможную зону землетрясения, не более того. И то на это уходят годы. Что же касается точной даты, точного часа… это все равно, что спросить у агронома о рождении новой звезды. Но откуда у вас этот внезапный интерес к сейсмологии? Он как-то связан со вчерашним предсказанием юного Пиннера?
– В общем, да… Мы решили заняться его изучением.
– Да ну! Вы только сейчас занялись им? Черт возьми, да в каких это башнях из слоновой кости вы жили до сих пор, вы, светила психологии?
– А вы уверены, что дело стоит того?
– За меня ответит вчерашнее землетрясение: да.
В полдень Рид вышел пообедать и, купив свежие газеты, обнаружил, что, как и обещал Герберт, мисс Бокс найдена.
И все же он медлил. Он раздумывал до среды, дотого самого дня, когда ему было назначено представить результат своих предварительных исследований. Но медлил он не потому что стыдился расходовать зря деньги, отпущенные Университетов ине потому, что жалел свое время. Ему было страшно.
Наконец, срок настал. Он набрал номер и сообщил своему декану, что нет никакой необходимости тратить средства текущего бюджета. Он обойдется двумя сотрудниками, которые в пятницу пойдут с ним на телестудию.
Когда они вошли в студию «8Г», они нашли там Герберта в окружении всей редакции передачи во главе с Веллманом. Старый Пиннер расхаживал по комнате, подавая признаки глубокого отчаяния. В обсуждение вмешался даже агент ФБР, до сих пор деликатно державшийся в тени. Что касается Герберта, то окруженный всеми этими людьми, он только тряс головой и тихо шептал:
– Нет, я не могу – нет, нет, не могу…
– Но объясни хотя бы, почему? – кричал его отец. – Герби, мальчик мой, ну почему ты не хочешь делать эту передачу?
– Не могу, и все тут, – ответил Герберт. – Не спрашивай.
Рид заметил, что мальчик все время сжимает кулаки, и так сильно, что хрустят кости.
– Герби, я тебе обещаю: у тебя будет все, что захочешь… Слышишь меня? Все. Ну хотя бы тот телескоп, о котором ты мечтал… мы купим его завтра. Даже сегодня! Сегодня вечером.
– Мне не нужен телескоп, – ответил Герберт. – Я не хочу им пользоваться.
– Ну тогда я куплю тебе пони или скейт-борд, а хочешь – целый плавательный бассейн! Герби, только скажи мне, чего ты хочешь…
– Ничего, – сказал Герберт.
Мистер Пиннер так и бродил вокруг него с затравленным видом. Заметив в другом конце студии Рида, он бросился к нему так быстро, как только мог на своих маленьких ножках.
– Придумайте, что с ним делать, мистер Рид! – задохнулся он.
Рид закусил губу. В каком-то смысле это было его работой. Не без труда он пробрался к Герберту и положил руку на плечо мальчика.
– Это правда, что они говорят, Герберт? Ты не хочешь продолжать передачу?
Герберт поднял голову. В его глазах читалась такая усталость, что Рид сразу же почувствовал смущение и чувство вины.
– Я… не могу. Прошу вас, мистер Рид, я не могу участвовать в этом.
Рид снова закусил губу, до боли. Не входит ли в задачу психолога проблема человеческого общения и сообщения?
– Если ты не выйдешь в эфир этим вечером, Герберт, ты многих подведешь.
Герберт нахмурился.
– Не могу, – заявил он.
– Подумай о тех, кто испугается. Они сразу же решат, что что-то произошло. Кто знает, что придет им в голову?
– Может быть, вы и правы, – начал Герберт. – Но я все-таки…
– Ты должен, Герберт.
Герберт внезапно сдался.
– Хорошо, – сказал он. – Я попробую.
Вздох облегчения вырвался у всех, кто стоял в студии. Все направились в комнату просмотра. Где-то раздался нервный смех, зашептались. Кризис прошел, беды не случилось.
Первая часть передачи прошла нормально. Конечно, голос у парня звучал не так уверенно, как обычно, а руки немного дрожали, но это мог заметить только пристальный взгляд. Не прошло и пяти минут, как Герберт отложил в сторону какие-то промышленные чертежи, которые показывал зрителям, и произнес необыкновенно мрачным голосом:
– Сейчас я хочу поговорить с вами о завтрашнем дне. Завтра…
Он прервался и с усилием сглотнул.
– Завтрашний день будет непохожим на сегодня, на вчера, на любой из прошлых дней. Завтра будет началом нового мира, лучшего нового мира.
При этих словах мальчика Рид почувствовал холодок недоверия. Он оглянулся вокруг и увидел, что окружающие слушают Герберта с нарастающим внимание. Веллман с отвисшей челюстью поглаживал улиток, которыми был разрисован его галстук.
– До сих пор, – продолжал Герберт, – жизнь была нелегкой. Мы знали войны, и их было немало; мы знали голод и эпидемии. У нас случались экономические кризисы, которые мы не могли преодолеть, люди страдали от голода при полных закромах и умирали от излечимых болезней. Мы истощали земные ресурсы, и голод все больше и больше угрожал нам. Мы много страдали…
– Но с завтрашнего дня, – его голос окреп, – все изменится. Войн больше не будет. Мы станем как братья. Мы больше не будем убивать друг друга, мы забудем о бомбах. Оба полушария станут цветущим садом, и его богатства будут принадлежать всем. Люди будут счастливы и будут умирать только в глубокой старости. Они позабудут страх. Впервые за всю историю, люди будут жить так, как предначертано жить человеческому роду.
