Началась веселая жизнь. Токарев отдыхал, проводя время без забот и хлопот, ходил в кино и театры, посещал выставки, встречался с многочисленными друзьями, а в трех журналах уже поместили его рассказы, и в толстом альманахе лежала обширная повесть, от которой редактор этого альманаха был без ума. И еще Токарев готовился подписать с издательством договор на роман-трилогию о современной советской деревне, в которой Токарев, надо сказать, отродясь не бывал, но роман собирался делать в расчете на то, что кафка вывезет.
Однажды в пустом, прокуренном коридоре Дома Писателей его остановил критик Заволжский.
- Привет старик, - бодро сказал критик. - Частенько тебя что-то стали видеть в обществе. Творческий простой?
- Напротив, мон шер, напротив, - весело потирая могучие руки, сказал Токарев. - Пишу, как никогда! Столько планов, столько возможностей... Да ты,конечно, читал уже последние рассказы...
- Читал, - сказал Заволжский. - И слов не нахоиу. Смело, сильно, даже, где-то, могуче! Не ожидал, старик, не ожидал. Я ведь, дело прошлое, чего уж, не принимал тебя раньше всерьез, а теперь гляжу, - может. Можешь писать, черт тебя!..
- Хорошо, хорошо, - нетерпеливо прервал его Токарев. - А вот скажи мне - ты слышал когда-нибудь про такую штуку кафка?
- Опять ты за старое, - простонал Заволжский. - Ты пойми, старик, это уж просто смешно. Кафка был заурядный писатель, а даае если и незаурядный, то все равно... Чего ты с ним носишься? Чего ты хочешь от него, да и от нас от всех? Не понимаю...
- Да я не про писателя, - пробормотал Токарев, чувствуя абсурдность своей попытки разузнать что-либо о кафках. - Бог с ним, с писателем...
Тоненькие, как ниточки, брови Заволжского поползли вверх.
- Я что-то тебя не пойму, старик... - начал было он, но тут появился откуда-то секретарь союза, обхватил и его за плечи и с криком: "Василий Игнатьевич! А я вас всюду..." уволок его по коридору, и они скрылись в сизых слоях дыма.
Придя домой, Токарев заглянул в кабинет, где дни и ночи, не зная сна и отдыха, строчил на машинке кафка. Потом он прошел на кухню, согрел суп и поел, и когда, сидя у распахнутого окна, курил сигарету и слушал воробьев, ненавистная машинка вдруг умолкла. Через полминуты кафка появился на кухне и протянуп ему толстую кипу исписанной бумаги.
- Вот и роман, хозяин, - сказал он и протянул ее Токареву. - Я свое обещание выполнил, теперь пришла ваша очередь платить по счету.
Токарев положил роман на стол и скучающе посмотрел на стоящего рядом на задних лапах, чуть выше тубаретки, кафкку. При слове платить, он даже поморщился, точно у него вдруг заныл дырявый зуб.
- А про это ты мне ничего не говорил, - сказал он кафке и глубоко затянулся. - Что это еще означает? Что значит платить? Чем платить?
- Все нормально, хозяин. От вас почти ничего и не потребуется. Надо сказать только: да, я согласен. И все.
- А если я не согласен? - спросил Токарев. - Больше, чем тридцать процентов гонорара я тебе дать не смогу... Да и тридцать ты вряд ли...
- Нам, кафкам, деньги ни к чему, - сказал ему кафка. - Я же говорю, что вам это почти даром обойдется. Даже, скорее, на пользу пойдет. Ну, говорите же, да, я согласен.
- А нельзя ли это перенести на завтра, или, скажем, на послезавтра? - тянул Токарев, скорее по привычке, потому что знал уже, что скажет сейчас эти слова, потому что кафка иначе может уйти, а куда он теперь без него.
Кафка ничего ему не ответил, только отрицательно покачал головой с большими круглыми ушами, и снова, как в первый раз, Токареву показалось, что он саркастически ухмыляется.
- Ну, хорошо, - сказал Токарев. - Ладно. Пусть будет по твоему. ДА, Я СОГЛАСЕН.
Он с облегчением шумно выдохнул воздух, и вдруг комната понеслась во все стороны прочь, как надуваемый газом воздушный шар, комната разбухала, расширялась о неимоверной быстротой. У Токарева захватило дыхание, зашумело в ушах. Миг, и на кухне возле табуретки стояли две кафки: крысиные мордочки, большие круглые уши торчком и длинные пушистые хвосты. Они медленно опустились на задние лапы, обнюхались, внезапно большими скачками пронеслись по кухне и скрылись в щели за батареей.
Так появился на свете еще один кафка, и это означало, что на земле родинся еще один человек. Потому что так уж устроен мир. И у каждого есть своя кафка...
