Он вдруг прищурился, сильно подался вперед и сжал пальцами круглый высокий стакан с выдохшейся минералкой.
– А вот скажи мне честно, Тиша, как старинный приятель: уел бы меня, конечно, Слон на этом контракте? Не знаю – где, не знаю – каким образом, но ведь, точно, уел бы?.. Ты не бойся, дальше меня это не пойдет. Мне интересно в чисто теоретическом плане. И решения своего я тоже не изменю. Со Слоном работать не буду. Словами можешь не говорить, ты – просто кивни.
Под его внимательным взглядом Тиша медленно опустил и поднял веки.
– Спасибо, Тиша, – сказал Дольник. – А на сколько они тебя подвесили , что ты решил сдать приятеля? Да ты, повторяю, не бойся. Я – человек не мстительный, ты же знаешь…
Он прищурился еще больше.
– На двадцатку, – не сразу выдавил из себя Тиша.
Вся его прежняя веселость куда-то пропала. Теперь перед Дольником сидел тридцатилетний старик – с землистыми щеками и провалившимися в морщины глазами.
У него даже нос заострился, как у покойника.
Дольнику его стало жалко.
– Ну, двадцатку я тебе, конечно, не дам, – задумчиво произнес он, покручивая в пальцах стакан. – Трешку – еще куда ни шло, остальное в других местах наскребешь. Не бойся, Тиша, не из таких передряг выбирались…
– На хрена мне трешка твоя, – сказал Тиша.
– Так что? Возьмешь или нет?
– Возьму…
– Тогда зайди завтра в офис… И вот еще что…
Дольник внезапно выпрямился, будто его кольнули, и, исказив в гримасе лицо, хватил себя рукой по щеке.
– З-зараза!.. – с чувством произнес он.
– Комар? – спросил Тиша.
– З-зараза!.. Откуда они только берутся…
В этот момент между ними что-то негромко свистнуло, и от пластмассовой стойки, над которой, как змеи, изогнулись никелированные мордочки краников, откуда-то снизу, донесся тупой сильный удар.
Точно забили гвоздь резиновым молотком.
Бугаи, расположившиеся в углу, повернули головы. Встрепенулся бармен – нагнулся, изучил место, выпрямился, демонстративно развел руками.
Лицо его выражало недоумение.
– Лопнуло у него что-то, – предположил Тиша. – А комары – это уже особая городская порода. В подвалах размножаются, на чердаках, в перекрытиях, на мокрых трубах, даже на последние этажи залетают…
Он с каким-то испугом глянул через зеленоватый тихий канал, обсаженный тополями, а потом, будто не веря своим глазам, воззрился на Дольника.
Словно увидел перед собой нечто чудовищное.
Вдруг снова выдернул из кармана платок и, торопливо пришлепывая, промокнул им лоб, макушку, затылок.
– Жарко, – наблюдая за ним, согласился Дольник. – Ты мне все-таки, Тиша, вот что объясни напоследок. Если у меня есть некое предназначение, ну, благодаря которому, как ты считаешь, мне в жизни везет, то что делать, чтобы его сохранить? Вот ты говоришь – знамение, перст судьбы. Я, если честно, ничего такого не вижу. Я просто живу, как у меня получается, а то, что не получается, – хрен с ним, не очень-то и хотелось. Как, например, в случае со Слоном… Тиша, – позвал он. – Тиша… Ты меня слушаешь?
– Да-да, – рассеянно отозвался Тиша. Он точно пребывал в ином измерении. – Бог его знает, как сохранить. Ты ведь, фактически, спрашиваешь меня, как спасти душу? А в христианстве, знаешь ли, путь спасения сугубо индивидуален. То есть, существует, конечно, традиционный набор обрядов, но ведь даже по церковным канонам соблюдение их ничего такого не гарантирует. Они более служат для умиротворению человека… Другое дело, что в православной реальности, к которой мы все, включая атеистов, принадлежим, материальный успех действительно представляет собой некую метафизическую опасность. Это ты, кстати, очень верно почувствовал. Это, скорее, аванс, который еще предстоит отработать. Свидетельство званности, но не избранности. Кому много дано, с того много и спросится…
– Думаешь, спросится? – задумчиво сказал Дольник.
– Спросится-спросится, – рассеянно подтвердил Тиша. – Со всех спросится. Можешь не сомневаться. По той мере, коя была отпущена…
Он перевел глаза на платок, который до сих пор сжимал в кулаке. Вдруг скомкал его и решительно засунул в задний карман.
Койот хорошо видел, как заказчик продублировал условный сигнал. Как он опять извлек на свет божий клетчатый носовой платок, как энергично встряхнул его, точно флаг, взывающий о немедленных действиях, как демонстративно, так что не заметить было нельзя, вытер им поблескивающее от пота лицо.
Ничего, кроме раздражения, это не вызывало.
Лучше бы он сместился с клиентом чуть в сторону.
– Ну, сдвинься, сдвинься, дурак… – прошипел Койот одними губами.
Он уже чувствовал, что акция провалилась.
Был, правда, шанс отработать ситуацию при прощании. Ведь должны же они когда-нибудь встать, выйти из-за барьерчика, огораживающего кафе. На набережной клиент окажется, как на ладони. А если они еще и остановятся хотя бы на пару секунд – сказать, например, что-то, обменяться рукопожатием, то больше ничего не потребуется. Этой пары секунд будет вполне достаточно.
Так что, шансы успешно завершить операцию еще были. Однако Койот сердцем чувствовал, что рассчитывать на них не приходится. Если уж пошло с самого начала наперекосяк, то сколько ни тужься потом, сколько ни пыжься, ничего путного не получится.
Наверняка опять что-нибудь помешает.
Опыт в этом отношении у него уже был. И потому он нисколько не удивился, когда два бугая, мирно потягивавшие пиво в своем углу, неожиданно поднялись и вышли на набережную. Причем не просто вышли – подумаешь, кого это интересует – а еще и остановились между деревьями так, что заслонили собой единственный удобный просвет.
Теперь все вообще выглядело безнадежно.
И он нисколько не удивился, что как раз в этот самый момент поднялись заказчик с клиентом. Видимо, попрощались – замерли на мгновение локти над столиком. Клиент, кажется, что-то сказал, заказчик ему ответил. А потом светлая, вероятно, импортная рубашка с коричневым мягким воротничком проплыла за фигурами бугаев и вышла из поля обзора.
Чему тут, собственно, удивляться?
Ну что ж, нет, значит – нет.
Не его эта вина.
Если заказчик нарушает договоренности, какой может быть спрос?
Просто не повезло.
Главное теперь было – спокойно уйти.
Койот глубоко вздохнул, переключаясь с рабочего режима на обыкновенный, закрыл и открыл глаза, тем самым обозначив для себя конец акции, а затем передвинул рифленую загогулину рычажка на затворе, и поймал выскочивший изнутри увесистый, металлического желтого цвета, гладкий продолговатый патрон.
Дольник махнул рукой Тише, растерянно затоптавшемуся у столика, протиснулся между двумя красными зонтиками, которые, будучи сдвинутыми, оставляли совсем мало места, и, миновав низкую металлическую решеточку, указывающую границы кафе, сразу же свернул в переулок – буквально в трех метрах от бокового выхода.
