Ему хотелось побыстрее уйти отсюда.
Как это с ним уже несколько раз бывало, он вдруг понял, что все дурацкие рассуждения Тиши насчет киллера, якобы засевшего в доме на той стороне канала, на самом деле были жутковатой реальностью: в темноте съемной квартиры, за тюлевыми занавесками, в тишине, в духоте старой мебели действительно пребывал некий киллер по кличке Койот и, действительно, положив дуло винтовки на спинку стула, выцеливал его, Дольника, через дальнобойную оптику.
Платок, которым Тиша так упорно тряс перед ним, был сигналом.
Ай, да Тиша, ай, да молодец, старый приятель!..
Дольник почувствовал, что он тоже весь взмок. Рубашка прилипла. Кожу между лопаток тянула неприятная влажная ткань. Все-таки он чудом избежал смерти. Причем, именно чудом. Ничем другим это не объяснить. Вообще, если вспомнить сквозь какие сокрушительные обвалы ему за последние годы удалось проскочить, каких бед избежать, из каких потрясений выкарабкаться, то придется признать, что Тиша был прав. Без чего-то такого здесь действительно не обошлось. Взять хотя бы ситуацию перед дефолтом. Ведь буквально за три дня до знаменитого выступления премьер-министра, ввергнувшего в шок всю страну, его будто что-то толкнуло: он сбросил все ГКО, государственные краткосрочные обязательства, между прочим считавшиеся в тот момент самыми прибыльными из бумаг, и ведь не просто сбросил, что в тех обстоятельствах ему не очень бы помогло, но еще и успел «за секунду до полночи» обменять рублевые активы на доллары. В самом деле, какое-то озарение. Тех же, кто не успел, прохлопал, понадеялся, что пронесет, будто катком переехало… А тот случай, когда он увернулся от Карабаса? А история с бесхозными территориями, на которые претендовал сам Битюг? Попробуй, не уступи Битюгу! А вот Дольник не только не уступил, но еще и успел прихватить пару вкусных кусочков. Как будто невидимая рука вела его через эти джунгли – отводила опасности, оберегала от скрытых ям и ловушек. Между прочим, не только его. Все, сумевшие за это время чего-то добиться, могли бы сказать то же самое. Предназначение, как выразился бы Тиша. Может быть, и предназначение. Вот только к чему?..
И как всегда после стресса, свидетельствующего о прикосновении к темноте, его охватило легкое, ни с чем не сравнимое, радостное, удивительное возбуждение. Не то, которое заставляет сразу же торопиться куда-то, а то, что, напротив, порождает иллюзию бесконечного времени. Сколько еще впереди жизни: все можно успеть, все сделать. Не было ничего лучше этого состояния. Мир будто преисполнялся высокого смысла. Дольник видел переулок, выстланный стеклянными расплывчатыми отражениями, каменные пустые дворики, где, как в аквариумах, стояла солнечная тишина, чуть шевелящуюся листву тополей, светлый волшебный пух, плывущий по воздуху. Пробежали мальчишки, таща за собою какую-то железяку, осторожно, как рыба, скользнула на набережную легковая машина, девушка в блузке и юбке, открывающих трогательный пупок, выкатила из подворотни коляску с посапывающим пухлым младенцем. Это было как знаки тайнописи, проступающие в повседневности. То, что превращает существование в настоящую жизнь.
Дольник, конечно, знал, что ощущение это обманчиво. Это – не более чем мираж, окутывающий собою реальность. Он знал, что стоит ступить в заманчивую тень подворотни, и обнаружатся мусорные бачки, из которых вываливается всякая протухшая дрянь, знал, что лестницы в парадных разбиты, плохо освещены, пропитаны ужасными запахами, стены исписаны ругательствами, которые не соскоблить, жестяные почтовые ящики чернеют пятнами сажи, а мальчишки – кстати, почему они летом в городе? – тащат за собой ржавую раму от холодильника. Вон как противно она скрежещет по мостовой. Это была другая, темная сторона бытия. Задники декораций, где оседают грязь, боль, страх, окурки, бутылочное стекло. Хорошо бы все это вычистить до праздничного сверкания. Хорошо бы все это вымыть, досуха протереть, покрасить, заменить новым. Чтобы чистота была не только снаружи, но и внутри. Чтобы едкая копоть страданий не отравляла ни одного человека. Вот дело, которым действительно можно заняться. Ведь не накапливать же до бесконечности серо-зеленые, скучные одинаковые бумажки с цифрами и степенями защиты. Придумали для взрослых людей игру в фантики. Какое отношение имеет она к подлинной жизни? А вот, действительно, – бросить, заняться, наконец, чем-нибудь стоящим. Чем-нибудь таким, что и есть собственно жизнь. Жаль, что нельзя. Пока он чистит, пока он моет и красит, какой-нибудь очередной Слон со своими братками приберет его дело к рукам. И что тогда? Как тот бомжеватого вида мужик бродить от помойки к помойке? А ведь действительно жаль. Какая бы это могла быть великолепная жизнь…
Легкая тень набежала на переулок. Погасли солнечные отражение в окнах, стал гуще сумрак в сводах каменных подворотен. Дунул горячий ветер, потащил к набережной волчок серой пыли.
Дольник поднял голову.
Медленно, словно сонная черепаха, выползало из-за крыш облако, увитое грозовыми расплывами. Видимо, будет дождь. Хорошо бы. Чуть-чуть ослабит жару, прибьет пыль, которая уже скрипит на зубах.
Он набрал номер кодового замка. Щелкнул стопор, зажегся за чугунной вязью ворот огонек телекамеры. Дом был новый, только что капитально отремонтированный, с перекрытым двором, куда не мог попасть никто посторонний. Вон его квартира: четыре окна сюда, три – на улицу. Сейчас он первым делом примет чего-нибудь прохладительного, эта минералка в кафе, бог знает, отдает чем-то таким, до сих пор во рту неприятный солевой привкус. Потом – душ, потом – опять чего-нибудь прохладительного. Затем он, быть может, не торопясь, полистает проспекты, а когда кончится дождь, часа в три – в четыре поедет на фирму. Как раз будет время, чтобы спокойно, без суеты поработать. Бог с ним, с предназначением. Сейчас в самом деле важнее выпить чего-нибудь охлажденного.
У квартиры на втором этаже он на секундочку задержался. Втянул носом воздух, сморщился и почти вплотную припал лицом к узкой дверной филенке. Ну, конечно, опять газом попахивает! Старый сморчок, сколько можно ругаться на эту тему! Ведь есть же электрическая плита. Какого хрена нужно крутить газовый вентиль?
Ну, я ему сейчас устрою, злобно подумал Дольник. Сейчас он узнает, как человек становится обезьяной. С ним я объясняться больше не буду, а вот позвоню в аварийную службу, «газовикам», в милицию, в «скорую помощь». Пусть объясняется с ними, гамадрил старый…
Он уже доставал свой ключ, предвкушая, как будет наслаждаться этой картиной, и в это время лестничная площадка под ним, вздрогнув, раскололась по середине, края ее вспучились, словно раздираемые изнутри, и вдруг подбросили вверх столб пыли и грохота…
