Настроение его поднялось в предвкушении выгодной сделки.
– Вы верно догадались, – сказала девушка. – Мы начинаем обставлять квартиру и никак не можем на чем-нибудь остановиться, вы бы не смогли что-нибудь нам посоветовать?
– Разумеется, мы можем встретиться в вашей квартире, – сказал Чилдан. – Я захвачу все самое наилучшее и помогу вам в выборе. Когда только пожелаете. Это мой долг. – Он опустил глаза, пряча свою надежду. Здесь, наверное, пахнет тысячами. – Я на днях должен получить кленовый стол из Новой Англии, весь на деревянных шпильках без единого гвоздя, изумительно красивый и заслуживающий внимания, и еще зеркало времен войны 1812 года, затем искусство аборигенов – несколько ковриков козьей шерсти, выкрашенных натуральными красками.
– Лично я, – сказал мужчина, – предпочитаю городское искусство.
– Да? – живо откликнулся Чилдан. – Послушайте, сэр. У меня есть стенное панно времен покорения дикого Запада. Оно стояло в почтовой конторе, очень оригинальное, на четырех досках, с изображением Горация Грили. Бесценный предмет для коллекционеров.
– О! – отозвался мужчина.
Его темные глаза заблестели.
– И стенной шкаф в викторианском стиле, переделанный в 1920-х годах в замаскированный бар.
– О…
– И, послушайте, сэр: картина с автографом кисти Джина Харлоу в багетной раме.
Мужчина смотрел на него во все глаза.
– Ну как, договорились? – сказал Чилдан.
Он старался не упустить психологически подходящего момента и вынул из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку.
– Я запишу ваши имена и телефон, сэр и леди.
Когда пара ушла, Чилдан заложил руки за спину и стал глядеть на улицу. Какая радость! Если бы все дни были похожи на этот…
Нет, это не просто сделка, это больше чем просто успех для его магазина. Это возможность встретиться с молодой японской парой в неофициальной обстановке, когда его будут принимать за человека, а не как янки, который продает произведения искусства.
Да, эта новая молодежь, подросшее поколение, которое не помнит ни военного времени, ни даже самой войны – именно она составляет надежду мира. Национальные различия не имеют для нее никакого значения.
„Все это закончится, – подумал Чилдан, – когда-нибудь. Сама идея привязанности к месту. Не будет ни угнетенных, ни правительств – просто люди“.
Все же он дрожал от страха, представляя, как будет стучаться в их дверь.
Он проверил свои записи. Касоура. Его пригласят к столу, несомненно, предложат чай.
Сделает ли он все как надо? Как надо поступать и что говорить в каждом случае? Или же он опозорится, как бестактное животное? Девушку зовут Бетти. „В ее лице столько понимания, – подумал он. – Нежные приятные глаза“. Конечно же даже за то малое время, что она была в магазине, она разглядела и его надежды, и их крушение.
Его надежды… У него неожиданно закружилась голова. Какое желание, граничащее с безумием, если не с самоубийством, у него возникло! Но ведь известны случаи связи между японками и янки, хотя в основном между мужчинами-японцами и женщинами-янки.
Здесь же… Он испугался одной только мысли об этом. Да к тому же она замужем. Он отогнал эту живую картину, выкинул из головы непроизвольные мысли и начал деловито просматривать утреннюю почту.
Руки у него при этом еще тряслись. Он обнаружил это спустя заметное время. Но как только вспомнил о своем свидании с мистером Тагоми, назначенном на два часа, руки сразу перестали дрожать, и волнение сменилось решимостью. „Я должен приехать с чем-нибудь стоящим“, – сказал он себе. С чем? Где? Что? Позвонить по телефону. Связи, деловые качества, способности…»
По кусочку наскрести полностью восстановленный «форд» модели 1929 года, включая матерчатый верх черного цвета.
Как большой «шлем» в покере, это может навеки обеспечить покровительство. Или совершенно новенький почтовый самолет, обнаруженный в сарае на заброшенной ферме в Алабаме, и тому подобное. Такое поднимет репутацию среди любителей американского антиквариата по всему тихоокеанскому побережью, включая Родной Архипелаг.
Чтобы взбодриться, он закурил сигарету с добавкой марихуаны, знаменитой марки «Страна улыбок».
Френк Фринк лежал на кровати в своей комнате на Хейнс-стрит, никак не решаясь подняться. Яркое солнце пробивалось сквозь штору на валявшиеся на полу одежду и очки. Как бы не наступить на них? «Надо как-то попытаться добраться до ванной, – подумал он. – Хоть ползком, хоть на карачках». Голова разламывалась, но он не унывал. «Никогда не оглядывайся», – решил он. Время? Часы на комоде показывали одиннадцать тридцать. Ну и ну! А он все валяется.
«Меня уволят», подумал он.
Вчера на фабрике он поступил глупо, разглагольствовал черт знает о чем перед мистером Уиндемом-Матсеном – изогнутый сократовский нос, бриллиантовое кольцо, золото запонок. Другими словами – могущество, высокое положение. Мысли Фринка беспорядочно завертелись.
«Да, – подумал он, – теперь не миновать, мне черного списка. От мозгов проку нет, другой профессии не имеется. Пятнадцатилетний опыт… Все насмарку».
Да еще придется предстать перед Дисциплинарной комиссией для рабочих, а так как он не мог никогда разобраться во взаимоотношениях Уиндема-Матсона с «пинки» – этим белым марионеточным правительством в Сакраменто, то не в силах был понять и глубины власти своего бывшего нанимателя на подлинных правителей, японцев. В ДКР заправляют «пинки». Он будет стоять перед четырьмя или пятью толстыми белыми лицами. Если же ему не удастся оправдаться в комиссии, то придется отправиться в одно из импорто-экспортных торговых представительств, управляемых из Токио и имеющих конторы по всей Калифорнии, Орегону, Вашингтону м части Невады, включенной в Тихоокеанские Штаты Америки. Но если ему и там не удастся добиться успеха…
Планы теснились в голове, пока он, глядя на древний плафон на потолке, лежал в кровати. Он мог бы, например, улизнуть в Средне-Западные Штаты. Но они имели тесные связи с ТША и могли выдать его. А как насчет Юга?
Все тело содрогнулось от отвращения. Нет, только не это. Как белый, он мог бы там найти любое место, фактически там было гораздо лучше, чем в ТША, но он не хотел бы попасть туда.
Хуже всего то, что Юг был жестко связан экономически, идеологически и еще бог знает как с рейхом. А Френк Фринк был еврей.
Первоначально его звали Френк Финк. Он родился на восточном побережье, в Нью-Йорке, и в 1941 году был призван в Вооруженные Силы Соединенных Штатов Америки, как раз после поражения России. Когда японцы захватили Гавайи, его послали на западное побережье. Там его и застал конец войны, на японской стороне линии разграничения. Здесь он так и остался, и живет уже пятнадцать лет.
