– А ты как думаешь? – спросил я низенького школьника. Он упрямо дернул головой.
– Чего – думать. Харлам и есть. Ищет свое золото. – Директор хотел что-то сказать, даже открыл рот, но сдержался. – А мы с Петькой, значит, решили подсмотреть, где он золото спрятал, и, значит, выкопать.
Мне, вероятно, следовало немедленно разоблачить религиозный дурман, но я не был педагогом и поэтому спросил только:
– Страшно было ночью?
– Подумаешь, – сказал школьник. – Что я, Харлама боюсь, что ли? Это вот Петька.
– Ладно, идите, ребята…
Школьники обрадованно затопали к выходу, в дверях низкий обернулся:
– Пойдете Харлама выслеживать?
– Да вряд ли, зачем он мне, – сказал я.
– Не спугните его, – серьезно предупредил школьник. – Он всего боится. От нас с Петькой так и зачесал в другую сторону.
– Не спугну, – пообещал я. – Он когда выходит на промысел?
– Да в двенадцать.
– Каждый день?
– Когда неделю его нет. А когда дак каждый…
Дверь за школьниками закрылась, и директор развел руками:
– Откуда это? И ведь учатся оба неплохо. Занимаются в кружке – в авиамодельном…
– А вы в детстве никогда не искали кладов? – спросил я. – Вы не лазали по подвалам, по чердакам, не хотели обнаружить потайной ход к спрятанным сокровищам?
– Я в их возрасте уже работал, – сухо сказал директор. – Тогда была война. Я пошел на завод учеником слесаря. – Он спохватился. – Вы только не подумайте, что у нас запущена атеистическая работа. Напротив. И мы этот случай не оставим без внимания: проведем лекцию о суевериях… и… что-нибудь о космосе…
– Удостоверение, – напомнил я.
– Что? Ах, да! – директор вернул удостоверение, которое до сих пор вертел в руках. – Простите. Так что вас, собственно, интересует?
– Так сказать, вообще, – ответил я.
– Учебные планы?
– Да.
– Идеологическая, культмассовая работа?
– Разумеется.
– Факультативы?
– Конечно.
– Побываете на уроках?
– Хотелось бы.
Наверное, я отвечал как-то не так, потому что директор поглядывал на меня очень странно.
– Только месяц назад у нас была областная инспекция, – задумчиво сказал он. – Вадим Борисович остался доволен.
– Он болеет, – твердо сказал я, отсекая все вопросы о неведомом мне Вадиме Борисовиче.
– Опять печень, – посочувствовал директор.
– Да, печень.
– Или, кажется, сердце?
– Кажется, сердце, – уже несколько раздраженно сказал я.
Директор всплеснул руками.
– Впрочем, что я? Ведь у него обширнейшая язва желудка.
Не люблю, когда из меня делают идиота. Я демонстративно постучал удостоверением по столу.
– Ваше право, – сказал директор. – Чем мы займемся в первую очередь?
– Уроки.
Я чувствовал, что мало похожу на инспектора. Это и не удивительно: на подготовку легенды у меня была всего половина дня. Я едва успел зазубрить структуру облоно и некоторые общие принципы педагогики.
– Я могу говорить с вами откровенно? – вдруг спросил директор.
– Разумеется.
Он включил вентилятор, внимательно посмотрел на белый полупрозрачный круг и повернулся ко мне всем телом.
– Вас интересует учитель Зырянов?
Надеюсь, что на моем лице ничего не отразилось. Да, меня интересовал учитель Зырянов. Но директору не следовало знать об этом. Никому в поселке не следовало об этом знать.
– Я так и думал, – сказал директор. – В конце концов я буду жаловаться. Если сам Зырянов не будет, то буду я. Дайте же человеку спокойно работать. Ну да – он дает материал сверх программы. Много материала. Но вы посмотрите – его ученики берут грамоты на всех областных олимпиадах. А двое – даже на всесоюзной. Я понимаю, были времена, когда любое отклонение от программы… Я и сам… Но ведь все уже позади. В позапрошлом году Зырянов получил звание заслуженного учителя.
– Очень рад за него.
– А вы знаете, что его приглашали в Москву, на кафедру? Говорят, что его метод – это готовая докторская.
– Неужели?
– Отказался, – торжествующе сказал директор. – Не поехал ни в какую Москву. Потому что – Учитель. – Директор так и произнес это слово – с большой буквы. – Мы, конечно, все учителя, что там говорить, – он махнул рукой, – я, например, вот вы. Но Зырянов – именно Учитель. Вы слышали о Крапивине?
– Ну как же…
– Его ученик. А Дементьев, а Логачев, а Болдин…
Директор называл имена, не подозревая, что мне они прекрасно известны. Совсем недавно я тщательно изучил длинный список этих имен. Причем против каждого из них стояло очень высокое звание.
– Его ученики любят, – почему-то шепотом сказал директор. – Вы преподавали?
– Немного.
– Ну все равно. Это очень трудно, чтобы ученики любили. Меня, например, не любят. Честное слово. Меня только уважают, боятся, а его – любят.
– Несколько дней назад я даже не слышал о Зырянове, – вполне искренне сказал я.
– Я хочу, чтобы его оставили в покое, – сказал директор. – Есть же обычная деликатность. Вы не поверите: после каждой комиссии, после каждой проверки он день-два болеет. Да. Мне приходится переносить уроки. Он и так часто болеет.
Директор посмотрел на меня, словно ожидая, что после этих слов я извинюсь и уйду. Но я сидел.
– Хотите побывать на уроке у Зырянова? – безнадежно сказал он.
– Да.
Он вздохнул.
– Хорошо, я провожу вас. Но одна просьба: понимаете, в детстве Зырянов попал в аварию… Едва выжил… У него сейчас несколько… необычный вид. Мы-то привыкли; а вы человек новый…
– Я все понял.
– Фу… какая жара, – сказал директор, дополнительно к вентилятору обмахиваясь руками. – Сколько здесь живу, не помню такого жаркого октября. Печет, как на юге. Да вы оставьте пиджак – совсем распаритесь, повесьте вот тут, на стуле.
– Спасибо, мне не мешает, – сказал я.
Это было не так. Но под пиджаком, поверх рубашки, сбоку, в кобуре на ремнях, у меня висел тяжелый двенадцатизарядный армейский пистолет с навинченным глушителем.
Мы прошли по пустому солнечному коридору. У дверей я класс директор как-то заколебался, но постучал. Школьники дружно встали. Директор назвал меня, попросил разрешения присутствовать.
– Пожалуйста, – клекочущим, как у птицы, необычайно высоким голосом сказал некто сидящий за учительским столом.
Я прошел в задние ряды. Головы поворачивались мне вслед. Не знаю, в чем дело, но я сразу почувствовал острую враждебность. Меня не хотели. Весь класс не хотел. Это было странно. Я специально долго устраивался: достал авторучку, блокнот, на чистой странице крупно, чтобы видел окаменевший сосед по парте, написал число, номер школы, фамилию учителя. И не ошибся: неприязненные взгляды отклеились один за других.
