Лес начинался сразу за поселком. Луна из фольги приклеилась над зубчатой, нарисованной кромкой его. Боюсь, что первые полчаса я производил довольно много шума. К лесу надо привыкнуть. Это дается не сразу. Но скоро я привык и быстро понял, что за мной кто-то идет. Человек двигался, когда двигался я, и останавливался вместе со мною. Он не был профессионалом: каждый раз опаздывал на какую-то долю секунды.
Оглядываться и прислушиваться в таких случаях последнее дело – только спугнешь. Я поступил иначе. Я растворился. Так, как нас учили. Нырнул за низкие ели и, прикрываясь ими, без единого звука отошел назад по дуге.
Все оказалось правильно. Он стоял между мною и луной – в синеватом мертвенном свете, у ствола, вцепившись в белую бороду лишайника.
Но это был вовсе не тот, кого я рассчитывал увидеть. Рослый, плечистый мужчина в тренировочном костюме и тяжелых ботинках. Мое исчезновение, видимо, обеспокоило его. Он выдержал недолго – тронулся от дерева к дереву, облитый луною.
Я бесшумно последовал за ним, соображая, что делать. Уйти можно было запросто, но не хотелось оставлять позади себя неизвестного. В конце концов я решил, что поскольку это не Зырянов, то контакт с ним мне не запрещен, и, когда человек приблизился к пушистым елям, в которых я исчез, и наклонился, всматриваясь, я на него прыгнул.
Прыгнул я хорошо, но реакция у него оказалась еще лучше, Он успел выставить локоть, мой удар пришелся по кости. Мы оба вскрикнули: я от боли, он от неожиданности, повалились в колючие ветви, меня будто молотком стукнули по виску – на долю секунды в голове вспыхнули разноцветные пятна. Этой доли хватило. Когда я очнулся, он уже сидел на мне, выламывал руку, надсадно дыша и приговаривая:
– А вот так не хочешь? А вот так не нравится?!
Я лежал, уткнувшись с сухие иголки. Сильно пахло смолой. Боль в скрученной руке вынимала душу. В таком положении мало что можно было сделать, но я все-таки сделал, и мы покатились, поочередно оказываясь наверху. Мужчина был тяжелым и сильным, но на мое счастье не умел драться грамотно, я лишь ждал, когда он раскроется, – он раскрылся, и сразу все кончилось.
Мне потребовалось целых пять минут, чтобы отдышаться. Он лежал без сознания. Я достал фонарик и осветил его лицо.
Это был директор. От света крупные веки его дрогнули.
– Не надо шума, – сказал я и осветил себя.
Больше всего я боялся, что он закричит. Харламов скит находился где-то рядом, и если бы он закричал, то на наблюдении можно было бы поставить крест.
Но он не закричал – дернул щекой, спросил:
– Вы? Откуда?
Шепотом я объяснил, кто я такой и откуда, разумеется, не упоминая о задании.
– Пустите меня, – сказал директор.
Я погасил фонарик. Директор сел, покрутил головой.
– Фу, черт!.. Вы сломали мне шею. – Сильно растер ее ладонями. – Между прочим, я сразу понял, что вы не из облоно.
– Что вы делали в лесу? – спросил я.
– Выслеживал Харлама.
– Привидение?
– Да. Решил, что нужно самому посмотреть, какие тут у нас завелись призраки.
– Видели его?
– Нет.
– А зачем пошли за мной?
– Я же не знал, что это вы, – сердито сказал директор.
Я думал: отправить его обратно или взять с собой. Мне не нравились оба варианта.
– А вы вообще этого Харлама когда-нибудь видели? – спросил я.
– Да.
– Когда?
– Например, сейчас вижу, – хладнокровно сказал директор.
Я обернулся. Между деревьями, недалеко от нас, передвигалась мерцающая тень. Я быстро прикрыл директору рот рукой. Тень была мне по грудь и напоминала карикатурного человечка, как его рисуют дети – круглая голова, а вместо тела, рук и ног – черточки. Свет от нее исходил фосфорный, голубовато-белый, ничего не освещающий. Смотреть было жутковато. Я расстегнул кобуру.
– Пойдем за ним? – высвободившись, прошелестел директор.
Я колебался всего секунду. Кем бы это привидение не было, упускать его было нельзя.
– Без моего приказа ничего не делать.
Директор в знак того, что понял, сжал мне руку.
Мы двинулись следом.
Привидение вовсе не плыло по воздуху, как мне сперва показалось, оно то и дело спотыкалось, неразборчиво бормотало – шуршали иглы, иногда хрустела ветка. Это меня успокаивало: меньше шансов, что нас услышат.
Идти пришлось недолго. Деревья поредели. Лунный свет, как вода, встал между ними. Появилась поляна – небольшая, круглая, в высокой голубой траве. Из нее, как из озера, поднималась черная покосившаяся избушка, крытая дерном. Крыша ее съезжала до земли.
Привидение пересекло поляну – почти невидимое в голубой траве, – вспыхнув в проеме, прикрыло дверь. Ни искры не мелькнуло в низких оконцах.
– Будем брать? – предложил директор. – Теперь он от нас никуда не денется.
Я молчал. Взять привидение сейчас, неожиданно, представлялось очень заманчивым. Конечно, деться ему было некуда. Но я не имел на это разрешения. И сомневался, что получу его, связавшись со штабом. У штаба была своя правота: в такой операции нельзя рисковать ничем, а идти в одиночку, даже вдвоем, против того, кто мог оказаться в избушке, было все-таки рискованно.
Директор нетерпеливо покашлял.
– Когда вы уходили, где был Зырянов? – спросил я.
– Зырянов? При чем здесь Зырянов? – удивился он. – Наверное, дома. Он по вечерам не выходит.
– Вообще не выходит?
– Да. У него причуды. Он боится темноты. Каждый вечер запирается в квартире.
– А к нему кто-нибудь заходил вечером?
– Нет, он этого не любит.
Разговор мы вели торопливым шепотом, не сводя глаз с избушки. Я прикинул расстояние и окончательно решил, что туда мы не пойдем: в голубой траве, под ясной луной нас бы сразу заметили.
– Объясните, при чем здесь Зырянов? – сердито сказал директор.
Ответить я не успел. Из избушки раздался звук, будто нажали клавишу рояля. Мы переглянулись.
– Вперед? – сказал директор.
– Нет, – сказал я.
– Пять секунд, и мы там.
– Нет.
Звук повторился, такой же одинокий, тоскующий, повис в воздухе. Из трубы избушки поднялся очень тонкий, ослепительно белый луч, как вязальная спица, воткнулся в небо, постоял и заметался, выписывая сложную фигуру.
Звуки – все на одной ноте – посыпались дождем, слились в жалобный стон и погасли. Луч беззвучно плясал над крышей. Я заметил, что белая часть его вовсе не достает до неба – она была очень короткой, свечение заканчивалось внезапно, словно упираясь в невидимую преграду. Директор смотрел, как зачарованный.
– Ну и Харлам, – протянул он.
В тишине над светлой поляной возник очень чистый, детский голос, выводящий какую-то странную мелодию. Я никогда не слышал такой музыки: отчаяние времени, космическое, звездное одиночество звучало в ней. Луч метался в такт переливам. Трава пошла волнами, хотя ветра не было. На голубых метелках ее появились крошечные розовые огоньки. Директор обхватил липкий еловый ствол, застыл. Подрагивали плечи. У меня поддались пальцы ног, кожа пошла пупырышками, словно по телу поползли сотни холодных, скользких мокриц.
