Внутри был полумрак, десяток посетителей, официантка, с красивым именем и хозяин заведения — животастый плюгавенький мужичок лет сорока за барной стойкой. А также запах жареного масла, кофе, дыма и других атмосферообразующих ароматов.
Я плюхнулся на диван, ловко замаскированный под мягкий, и принялся глазеть по сторонам. Ко мне уже привыкли в богадельне и закивали в знак приветствия. Подпорхнула официантка и улыбкой подняла настроение. «Анжела»- в очередной раз запомнил я надпись на бейдже.
— ЗдАрова! Ты все хорошеешь и хорошеешь… — Небанально начал, гы… Улыбка официантки возвелась в квадрат.
— Ожерелье классное… — Продолжил оригинальничать я. — Как-то даже по тебе соскучился…
Кто сказал, что в улыбках возведение в квадрат — это предел?
— Вам как обычно? — Она скалилась столь самоотверженно, что взгляд поймал зайчика, как от сварки.
Таки да, к чему нарушать статистику… Анжелочка упорхнула, освещая зубастым фонариком дальние закутки обеденного зала.
Справа от дивана было окно, половину которого занимала неоновая вывеска — "Подкрепись у Марты". В русской глубинке немецкая грусть… Все-таки неторопливость последних деньков напомнила нечто неуловимо чудесное, даже, на мгновение, ощутил себя дома, точно в детстве…
Хомячил я с наслаждением, замечая время от времени взгляды официантки, и противоположные по смыслу, взгляды хозяина. Из-за окна недобро смотрел кот. Ну, прости, братуха. Неча было того эта самое…
До вечера недостижимо далеко. Идти, и по сути, и топографически некуда. Приняв единственно правильное решение — переваривать здесь, я откинулся на массивную спинку диванчика и принялся глазеть по сторонам.
Был довольно ранний час для посетителей, и бармен бил баклуши, протирал бокал за бокалом и подливал пиво пьяненькому колобку, сгорбившемуся за барной стойкой. Монотонно кивал в ответ на разглагольствования мужичка, которые, судя по кислой мине шефа, начались не только что.
Бармен страдальца не перебивал, а раздражение свое проявлял задорной охотой, с которой подливал пиво в бокал абоненту. Как по мне — надежда тщетная. Исходя из размеров пассажира, пиво он очень уважал. А твердое движение руки, подхватывающие полный бокал — говорило, что до интоксикации далеко, и пива у бармена может банально не хватить.
Я прислушался — скорее машинально.
— А я им и говорю…типа и чо, чо опоздал… а они мне — де дисциплина на… а я им — вы гляньте, машина ж просто в иди-а-льном состоянии… где вы лучче найдете…
— Угу…
— А они мне — ты бухой… а я — ни в одном глазу… вы че, я ж не пью… ик… на работе…
— Угу…
— А они… ты же знаешь, мы тебя предупрежда-а-а-али…
— Угу… — Бармен поздно понял, что не попал.
— НИХЕРА!!! ВЫ МЕНЯ НЕ МОЖЕТЕ ПРОСТО ТАК УВОЛИТЬ!!!!!..
Мне на мгновение показалось, что на стене не останется ни одной открытки.
— Угу… — Ди-джей профессионально плеснул пива в полупустой бокал, пациент осекся на полуслове и смачно отхлебнул. Закашлялся, взъерошил жиденькие волосы, бабахнул кулаком по столешнице еще раз, но уже слабее, вздохнул с вселенской тоской и снова присосался к мутному хмелю.
Я знал колобка. Это был старый знакомец из зеленовато-желтой банковской развалюхи, за которой я, подобно пионеру-герою, вмыкаю каждый вечер, точно в телесериал.
— И ведь де они теперь такого водилу найдут! Шобы и это там… и то… и машину поремонтировать, и шобы все в порядке было… как и должно…
— Угу…
— А этот, козлина безбородая… если вы не пиристанете так сибя вести… грит… работу в этом городе вы больше не найде-е-е-те… сцуко, это он мне говорит?! Да я уже тридцать лет за баранкой, плять, и это я себе работы не найду?!!!!..
Бармен глотнул очередное »угу», едва не подавился, плеснул очередную дозу и принялся натирать следующий бокал. Сфинкс, ни дать ни взять.
Как интересно жизнь оборачивается… вокалиста погнали с работы…
Я принялся ломать зубочистку за зубочисткой с утроенной частотой, с таким хрустом, что официантка, обычно толерантно относившаяся к этой моей странности, материализовалась в миг и заулыбалась, мол, еще что-нибудь желаете?
Я улыбнулся в ответ и выполз из укрытия. Подошел к стойке, сел на высокий стул, собрал остатки человеколюбия и изобразил добрый, сочувствующий взгляд в сторону болезного.
Бармен среагировал моментально. Одной рукой он подхватил пустой бокал, попутно бросил на стойку пробковый подстаканник, второй рукой ловко открыл бутылку пойла с спиртово-пивным запахом и опрокинул в емкость.
Коперфильд бросил опустевшую тару под стойку, буркнул что-то, типа "за счет заведения", и драпанул в максимально противоположный конец бара совершать особые, крайне важные утром, действа. Ну, там, переставлять местами склянки на полке и выравнивать бутылки.
Пострадавший переключился на нового собеседника с детской радостью. Глаза его заискрилась, будто бенгальский огонек.
Как и предполагалось — в течение следующего получаса довелось прослушать душещипательную исповедь с поучительной концовкой про не синячь на работе, потому, как несоциально.
Я угукал, дакал, агакал, подливал от всей души Через полчаса мы стали дружбанами, натурально не разлей вода. Непризнанный гений рыдал на моем плече, клял все подряд, включая судьбу, расслабился совершенно и неизменно заснул.
Я аккуратно переложил павшую голову на столешницу, дернул из заднего кармана водиловых джинсов бумажник и вытряхнул сотенную купюру, последнюю и единственную деньгу, которая там была. Шлепнул ее на барную стойку, бумажник запихнул себе в карман и послал бармену долгий взгляд, понятый без лишних катализаторов. Мол, что, я ничего не видел, мне еще тарелки протирать…
Никакой пользы от требухи, обитающей в бумажнике несчастного пилота, конечно же, скорее всего не было. Просто, на всякий случай.
Я уселся за столик, указал Анжелочке на пустую чашку из-под кофе и высыпал перед собой трофейное собрание жизни.
Для довольно маленького, в геометрическом понимании, лопатника — он оказался, весьма емок в понимании информационном… Какие-то бумажки, ключи, обрезки газетных статей и прочая чепуха.
Половине артефактов применения не было по определению их происхождения, второй половине мозг рисовал исключительно физиологичное будущее. Обломком зубочистки я разворошил кубло и начал перебирать удивительный ансамбль. Что-то передвигал в левую кучку, что-то — в правую. Особое внимание привлек огрызок тетрадного листа с неким подобием календаря, странного вида, расположенного одним столбцом. Он был выведен от руки шариковой ручкой, испещрен стрелками, зачеркиваниями, исправлениями — одним словом, отражал бурную событиями жизнь. Огрызок был тщательно упакован в целлофан. Я повертел его в руках и запихнул в джинсы. Через несколько минут вслед пошли еще пару занятных вещиц. Остатки рухляди вернулись в сидор.
