В белый камень волна бьет.
Как тогда, золотист песок.
И сосна, как тогда, растет,
И под нею воды ток.
Тот же камень, и берег тот.
Здесь ждала ты, и я - там.
Но протек миллион вод,
И река не совсем та.
11.08.92
3.
Какой луны я ни касаюсь,
Какой звезде ни ворожу,
Я лишь тебя понять пытаюсь
И лишь тебя, как Бога, жду.
Весенней полночью цветочной
Или в промозглый плеск дождя
Мой неизменный, одиночный
Дозор напрасен - нет тебя.
А там и день, - и то же днями,
Они пусты, лишь груз забот,
Как гордо вскинутое знамя,
Проносит мимо пешеход.
Мир огражден нуждой простою.
Так, может быть, твои пути
Неуместимы - за чертою,
Которую не перейти?
Но нет, - тебе дано явиться,
Стопой опавшие листы
Примять и в водах отразиться,
Но ты не то, - так что же ты?
Ты Бог? Ты музыка? Едва ли.
Но ты близка и ты сродни,
От той же ласки и печали
И то же чудо, что они.
Твой образ, милый и неясный,
Твой свет средь будней на земле
И ободренье в миг ненастный
Как след дыханья на стекле.
Какое обрести рожденье,
Каких веков какую речь
Познать тебе в благодаренье
И именем каким облечь?
Пустыни ль Азии измерить
Китайским шелковым путем,
Слагать ли саги - иль в пещере
Спасаться майи в слове "Ом"?
Иль посредине царств великих
Держать во взглядах тысяч глаз
Венец верховного владыки
И все отвергнуть - как соблазн?
Я так и делаю - да сгинет!
И мира вещего душа
Лучится небом лунно-синим
И золотая хороша.
Да, так красиво. Но свиданья,
Но осязаемого днесь
Мне не дано, - лишь только знанье
И упованье, что ты есть.
И если я тебя встречаю,
Как между нами повелось,
В тех, может быть, долинах рая,
Где лишь беспамятно я гость,
То просыпаюсь - и тоскую,
И вновь утешен, и вхожу
Не отстраняясь в жизнь мирскую,
Но лишь тебя, как Бога, жду.
25.02.1992
* * *
Луна и ветер - вот и сказка.
Пустыня ночи не пуста,
По ней крадется зевота,
К прохожим подступает с лаской
И тянет сонных к топи вязкой
Под байки баюна-кота.
Кот с зевотой во сне из топят:
Они их сновиденья копят,
А после делят в тишине:
Вон то - тебе, а это - мне.
Потом колоду достают
И дуются на сны в картишки;
Баюн, конечно, первый плут,
А зевота - второй плутишка.
Недолго дружба - вот уж вопли,
Дерутся, кровь из носу, сопли,
Визжат, сошлись на кулаках,
И высоко летят над ночью
Мяуканье и шерсти клочья
И застревают в облаках.
Меж тем в полночных чердаках,
Домком закрывши, домовые,
Ныряют в щели духовые,
Во три погибели ползут,
На теплых кухоньках вылазят
И по кастрюлям безобразят,
Что повкуснее, то крадут,
А после в спальные идут
И женок, спящих на спине,
Легонько тискают. Оне,
Проснувшись, будят мужика,
Что пьяно давит храпака.
Жена его трясет, ругает,
А он в ответ только моргает,
Он пуще прежнего храпит
И дела делать не хотит.
Но слышны скрежеты ночные,
Уж это, верно, водяные
- Водопроводно-трубяные
Застряли где-нибудь в кранах;
А все их понт - ходить в штанах:
Штаны за трубы зацепляют
И вой и грохот вызывают.
Эй, водяной, снимай штаны
Кончай выламывать краны!
Луна и ветер. Ночь все длится,
Кто спит давно, кому не спится.
Уж снова пели петухи.
И в час, как начались стихи,
Пока автобусы тихи,
В окно не гонят вони свинской,
По улице Екатеринской,
Дом не скажу, в квартире два
Всея окрестных ведьм глава,
Капиталина Алексанна
Встает с пролёжана дивана,
Идет на кухню чай варить,
Который высосет пиит,
Которого за то поносит
И в день три раза костерит,
Что редко мусор он выносит,
Что в кои веки моет пол,
Что зря бумагу переводит,
Что только шлюх домой приводит,
А себе бабу не нашел,
Что записался в кришны-вишны
И много спит, но мало ест,
Спектакль, излюбленный окрест,
Который слушает подъезд,
Которому все это слышно.
Но это днем, а ночь покамест,
В губернском городе на Каме
Вовсю летают светляки,
И та, что поднялась с дивана
- Капиталина Алексанна
Газ кормит пламенем с руки.
И змей идет и пламя лижет,
Шипит, когда водой обрызжут
И в дно стучится, - кстати, знай:
Это Горыныч греет чай,
Это в его открытый рот
Давно воткнут газопровод,
Горыныч дух свой испускает,
А люди пользу извлекают.
Меж тем, какой-то водяной
Забрался в чайник с головой;
Ему смешно, ему тепло,
Но вот, как в пекле, припекло,
И ну метаться, ну греметь,
Стонать и в дырочку свистеть!
А так и надо глупый бес:
Зачем ты в чайник наш залез?
Но к делу - уж пора чифир
Варить чернее черных дыр.
И то - вот кружка, вот трава,
Какой вся Индия жива,
Вот кипяток бурлящий льют
И - пауза на пять минут.
Есть - иностранки родовитой
Чужих кровей, чужих краев
Цветок восходит духовитый
И славит царствие свое.
Он ароматы расточает,
Он многих, многих приучает
В своих владениях не спать
И много власти получает,
И посылает выкупать
Себя втридорога. "Желать и пить меня!" - его закон:
Не так уж безобиден он.
Но что тем часом наш пиит
Заглянем - неужели спит?
Вот чей-то голос... томный взгляд...
Смех раздается... так не спят!
Ба, это ведьмочки гостят!
Вон та, что к левому колену
Приткнула задик - это Лена,
А на колено на друго
Уселась толстая Марго.
Теребят волосы, хохочут:
Поближе придвигают грудь
Такую, что её куснуть
Беззубый только не захочет,
А наш герой хотя и глуп,
Но кой-какой имеет зуб.
Тут мамка с чаем: Ах вы, бляди!
Ужо я по голяшкам вас!
Таки пробрались на ночь глядя!
А девки - что ж, не первый раз,
Скорее помело седлают
И с визгом в форточку сигают.
К сему простое назиданье:
Где девки - нет стихописанья.
Луна и ветер - вот и сказка.
Пустыня ночи не пуста.
Сама рождает темнота
И сновиденья, и опаски,
И байки баюна-кота.
А Ветер Ветрович все дует,
Как будто выступил в поход,
Как будто кто его колдует
Или он с крышами враждует,
Или корабль какой несет.
И ночь покорна его власти,
Полощет, парусно-туга,
Звенит железо, стонут снасти...
И закогтив, добычу ясти
С луны принюхалась Яга.
Но фиг тебе и два фига!
2.06.1994
* * *
Мы всходили по серебристому небу.
