- За того многодетного деда!
И как в воду глядел. Санитарка с выпученными глазами сбегает с лестницы, пальцами изображая "три"! "О, Боже!" - бормочет король. Он не знает, как на это реагировать, его эмоции обесточены, ощущение чего-то не вполне благополучного возникает в его потрясенной душе, поэтому известие о том, что на свет произошли четвертый и пятый отпрыски всего лишь повергает его в ступор (а нормально последовал бы инсульт). И дальше сюжет развивается уже не по сказочной канве - до самого финала, где она неожиданным образом вновь появляется.
Итак, покуда король в прострации переваривает сообщения о все новых своих сынах и дочерях, родильный дом, это обычное предприятие по производству граждан, постепенно становится на уши. Весь персонал сгрудился возле стола королевы, которая с интервалами в полминуты производит очередного младенца. Уже не хватает каталок (на десять новорожденных каждая, заметьте!), весь коридор и столовая завалены королевичами, а горшочек продолжает варить (тут к слову подвернулась другая сказка). Прочие роженицы брошены на произвол судьбы и вопят там и сям в закутках огромной больницы, пока не разрешаются, как говорят в народе, самопалом. Наконец, и до главврача, человека тупого и корыстного одновременно, доходит, что положение в роддоме авральное, и он трезвонит городским властям о помощи. Королева-мать (да еще какая мать, куда всем прочим матерям) изнемогает от усталости, выталкивая в свет все новых и новых принцев. На третьи сутки полусвихнувшийся король уходит домой - ему сказали, что конца родов пока не предвидится.
Не стану развивать дальше эту посылку, она может вертеться в любом направлении - меня интересует в данном случае, как пошла бы судьба короля. Нет сомненья, что он вскоре постиг бы - как человек достаточно разумный, что конец его жизни скомкан этим изобильным хроническим плодоношением супруги, которое теперь он склонен рассматривать как недуг, навсегда приковавший королеву к ложу. Он не может проникнуться чувством отцовства к множеству одинаковых детишек, заполонивших городские приюты; к слову, детишек вполне здоровых и нормальных. Взять бы к себе хоть одного - но которого же? Король, как многие люди рутинного склада, не особенно стоек в потрясениях. От общей необычности положения и отсутствия женского надзора в натуре короля происходят необратимые изменения, возникают странности. Он еще навещает жену, еще общается с друзьями, привычно ходит, скажем, на футбол, но он уже не жилец.
Его разновозрастная поросль кишит вокруг, встречается ему повсеместно. Молодые люди, неотличимо похожие друг на друга и на короля в юности, приветствуют его, не прерывая разговора. Они все дружны, как бывают дружными лишь близнецы, никто им не нужен, кроме братьев и сестер, даже отец. Выживающий из ума король бродит бесцельно по улицам, ядовито упрекая себя за исконно королевскую страсть к наследнику, что обернулась таким абсурдом. И лишь у самого конца, когда сознание его на миг проясняется и он видит над собой склоненные лица медиков (конечно, это все его дети, ибо прочее население города за тридцать лет полностью вытеснено его клонами), - король понимает, что и в самом деле произвел наследника это целый народ, и, возможно, он еще будет удачлив среди прочих народов. Да и вообще, помереть среди родных - это, по нынешним временам, великая редкость и удача.
Вот так бы я завершил теперешнюю версию известной сказки. Во все времена есть нужда в утешительных концовках.
СЛУЖБА ОРДЕНА
Служба Ордена, - собственно, функционеры, - в результате долгого пристрастного отбора получают характерную внешнюю патину, ощутимый налет; человек посторонний это с ходу замечает и довольно быстро свыкается с такими особенностями служителей и даже жрецов Ордена, ну а ежели он внедряется (его внедряют) в толщу управления, - и сам, неизбежно, приобретает упомянутый колорит.
По мере прохождения иерархических ступеней функционер грандиозно растет, как бы вспучивается и одновременно подвергается выветриванию, если можно так назвать этот процесс. Еще и по сей день на равнинах Ордена встречаются огромные фигуры причудливых очертаний; подобно грозовым тучам, они медленно, ощупью (они слепнут очень быстро) бредут через бесплодные пространства, сопровождая каждое свое движение речитативом цитат и донесений. В выветренных глазницах и пустотах грудной клетки посвистывает ветерок. Но этой стадии достигают немногие.
Гораздо занятнее начальные проявления этой окаменелости (окаменелости, кстати, вовсе не порицаемой, наоборот - поощряемой Орденом.) Это и возникающая исподволь кажущаяся (а потом и действительная) ненатуральная безукоризненность костюма, будто бы сработанного первоклассным портным из нержавеющей стали, это и жесткая волевая складка у рта - именно отсюда начинается окаменение, это и своеобразный взгляд одновременно и лунатический, и прозорливый, к тому же и весьма свысока из-за непрестанного роста. Словом, есть на что посмотреть.
Новый выдвиженец Ордена как раз теперь проходит стадию интенсивного роста, он уже превысил трехметровую отметку и настолько раздался в ширину, что при входе в Управление открывают ему обе половинки высоченных дверей. Занятно смотреть, как его - новичка - подспудно тревожит увеличение собственного веса, как иногда он, подобно человеку, идущему по трясине, проверяет исподтишка ногой прочность перекрытия. Осторожность вполне понятная, но напрасная: конструкции дома Управления рассчитаны на немыслимые нагрузки.
По слухам, этот деятель раньше вовсю практиковал интерес к простому люду, что выражалось в эпизодических контактах с обслуживающим персоналом. Учитывая, что персонала этого в доме Управления немного, может показаться не столь сложным придерживаться такого амплуа, тем более, что выдвиженец обладал феноменальной памятливостью. Он и сейчас поражает лифтеров и машинисток тем, что помнит даты свадеб, имена и возраст детей их, всякого рода домашние трудности - но теперь все чаще адресует эти сведения не тому, кому следует, к примеру, справляется о здоровье парализованного дяди не у электрика, а у курьера; они, как люди деликатные, заминают такие моменты.
Возможно когда-то в далеком будущем им приведется где-нибудь на пикнике внезапно встретить своего бывшего высокопоставленного благожелателя - башнеподобную фигуру причудливых очертаний, перебредающего, содрогая всю округу, с холма на холм, вперив незрячие очи в ему лишь доступные горизонты. И вполне понятно будет желание пенсионера-буфетчика, или же швейцара гардеробной, стариканов тоже не без маразматических вывихов, пообщаться по старой памяти с монстром былых времен.
