Больше, конечно, для взрослых, полагала цензура, ставя на мероприятие тег «+16», просто на всякий случай.
Судоходное движение перекрыли еще за неделю до юбилея, за день перекрыли центральные улицы. Тут же повсюду образовались пробки, стояли улицы, едва с пассажиропотоком справлялось метро. «Романовскую» и «Площадь Алексея Михайловича» открыли раньше заявленного срока на два месяца — сопроводив все это грамотой: вот, так и так, наш метрополитен в честь юбилея монаршего рода, дарит городу новые станции. Все для удобства людей, а вовсе не потому, что кн. Желудеву, начальнику всея подземки, на личный мобильный номер кто-то позвонил и сказал нечто такое, из-за чего коллежский асессор выполз из свой кровати, перевалившись через жену, белее панталон императрицы.
Под праздники отводилась целая неделя. И вся она была праздничной, то есть, выходной. Во всех более или менее приличных городах империи уже организованы ярмарки, мероприятия, бесплатные музеи. Народ всегда — всегда-всегда! — любил все бесплатное. Наверное, именно это знание помогло Романовым продержаться на имперском буйном коне четыре сотни лет. И дай бог, чтобы еще столько же.
По телевизору днями и ночами крутили специально снятые по случаю или откопанные в архивах фильмы и передачи. За первый день празднования показывали «Сына Петра Великого» — фильм, снятый в конце жизни самой княгиней Ольгой Николаевной. Во вторник — сериал «Кому на Руси жить хорошо?», рассказывающий про террористов на всем протяжении Российской империи, которых одного за другим отлавливает путешествующий во времени Иван с массивной челюстью, широким носом и то и дело меняющимся помощником: то манерный Онегин, то востроглазый Алеша Попович, а то и вовсе молодой Николай I, героически спасающий отца от убийц. В среду запустили новые серии ток-шоу «Наши цари не ваши» — молодые люди с очаровательными улыбками раскапывали всяческие заковырки биографий правящих европейских династий, кто кого когда, а кто-то и вовсе поэмы писал. Кстати, о поэмах. В четверг весь бомонд собрался в Императорском театре, дабы увидеть премьеру пьесы, написанной ныне здравствующей императрицей Анной Николаевной. Она самолично находилась на месте суфлера.
В пятницу все вышли на улицу, к скоморохам, нет-нет, да выкидывающим на площадь по золотому рублю, к актерам, изображающим императоров прошлого, к князьям, ресторанам, салютам, гвардейцам, фонтанам, памятникам, гостям, туристам…
В субботу проходил уличный парад, плавно перерастающий в водный. Далее следовали мероприятия от европейских братьев.
В воскресение грянул бал. Собираться на него начали еще с утра. Красились, наводили марафет, гладили, мерили, перекраивали и перешивали карнавальные платья, готовили маски и накидки. Главной темой бала значилось «инкогнито» и каждый изгалялся как мог. Дамы не скрывали свои мысли, а кавалеры будто стыдились надежд — но вдруг все же случится потанцевать и выпить с кем-то из императорской семьи?
В субботу всюду были люди. В выходные народ вообще выходил из своих берлог и долго, со вкусом, смачно гулял так, что в воскресение город попросту вымирал.
В праздничный день все было практически идентично, только громче, с петардами на каждом шагу, гвардейцами в оцеплениях и воздушными шариками, парящими над мостами.
Перекрывали улицы. Стоя у тротуара, так, чтобы никто не выскочил на дорогу, Алексей глядел на уходящий вдаль Невский тракт. Противно сосало под ложечкой от неведения. От того, что он был всего-навсего гашеткой орудия локального поражения.
С другой стороны, это-то и возбуждало. Это радовало настолько, что впервые зашевелилось в душе и появилось в глазах.
Когда прибывшие на место гвардейцы только формировали цепь, рядом с Алексеем как-то случайно оказался Темнов. Наклонившись к самому плечу, он невнятно поинтересовался:
— Когда ты видел наших?
— Почти неделю назад, — одними губами ответил Алексей.
— Везет, — тихо и завистливо вздохнул Темнов, имени которого никто не знал и не помнил. В целях конспирации «гвардейцам» было запрещено покидать казармы в неделю перед праздниками, а самому Темнову лично Крестовский запретил появляться на базе, чтобы не привести за собой слежку.
Темнов страдал, мучился, скучал, но приказа ослушаться не смел.
Алексей позавидовал бы выдержке коллеги по несчастью, если бы сам не был к посещениям собраний совершенно равнодушен. Теперь. Раньше-то он ни одно заседание не пропустил, сидел рядом с сестрой и внимательно слушать, чтобы скрупулезно напомнить безалаберной девице, если она что-то забудет.
После краткого разговора с Темновым стало еще хуже. Ни он, ни Игнат, конечно, ничего не знали.
Просто ждите, сказал Крестовский. В воскресенье все будет ясно.
Наступило воскресение, зашуршали уборщики и официанты в комнатах Зимнего, а яснее ничего не стало. Только небо, на котором разогнали тучи, изредка прочерчивалась царским триколором в исполнении истребителей. Впрочем, на небо никто не смотрел.
Шуршали шинами пролетки, водители кланялись хозяевам и уводили своих сверхновых коней на подземную парковку, на случай, если придется ночью спешно возвращать нетрезвую тыкву Золушке.
По коридорам под звуки музыки царственно плыли Мальвины, Екатерины Великие в масках, царицы Египта, мадамы Помпадур, феи, эльфы и дьяволицы в коротких платьях. Впрочем, возможно, последние исполняли роль самое себя.
Гвардейцы стояли у дверей и во всех возможных углах. Давали сфотографироваться с собой, терпели рожки, молчали, когда острая шпилька спешащай мимо дамы впивалась в мысок начищенного до блеска сапога, старательно отводили взгляд от зажавшейся у за портьерой парочки.
Мимо Алексея, занявшего позицию у входа в главный зал (так, что трон был прям от его, далеко и в то же время очень близко, всего лишь за рядами танцующих), прошел Игнат. Его отослали куда-то на балконы, но он немного подкорректировал маршрут и прошел мимо товарища, успев шепнуть:
— Темнова нигде нет.
— Думаешь, раскрылся?
— Думаю, Крестовский его отозвал, — и ушел, оставив за собой мерзкое ощущение недосказанности и полного разложения идей и мыслей. За это Алексей Игната и не любил, именно за его умение портить все помыслы, мутить воду. А вовсе не за то, что он заглядывался на Лилю.
К этой мысли Алексей пришел только что. И теперь размышлял над этим, стоя навытяжку у дверей. Теперь он недоумевал о том, какие же причины были у Крестовского отозвать Темного. Не справился? Или наоборот, сделал все, что мог? Или и вовсе было что-то другое? Что именно, Алексей знал, ему никогда уже не станет известно.
