Последующие дня два практикант искал ходы, вел пространные рассказы о пользе лечения на природе, о новых методиках. Пациент все это слушал, или делал вид, что слушает, но на каверзные вопросы упрямо не отвечал. Пришлось наводить справки, детально отслеживать биографию этого человека. Хоф потихоньку отчаивался, и уже придумывал повод, по которому можно заглянуть в кабинет к Бедерману. Признавать собственную неопытность очень не хотелось.
Неделя стремительно приближалась к концу. Андрей все меньше осторожничал и настал момент, когда он напрямую попросил Девяносто пятого рассказать о своей прежней жизни. До того, как он обнаружил, что является роботом.
И шизофреник неожиданно легко согласился. Они степенно прогуливались по внутреннему парку стационара, когда это произошло. Погода стояла ясная, кристально чистое небо купалось в солнечных лучах.
Девяносто пятый рассказал, как по молодости лет работал младшим научным сотрудником. Изучал социологию и политологию при кафедре в университете. Затем, опубликовав пару статей, решил взяться за монографию. Устроился в исследовательский центр, где изучали общественные процессы и статистику. Пять лет он собирал факты, постепенно приходя к выводу, что в обществе появился некий новый закон взаимодействия. Закон, которого раньше просто не существовало.
— Я чувствовал, что происходит какой-то скрытый процесс, — говорил Девяносто пятый, — который связан с движениями человеческих масс. Постепенно, шаг за шагом я понимал, что наше общество становится все более упорядоченным. Некоторые случайные события перестали происходить. Митинги, массовые демонстрации, погромы бесследно исчезли. Я стал присматриваться к людям, и замечал в глазах у некоторых из них пустоту. Все более обращал я внимание на различные мелкие детали, незначительные подробности, про которые нормальный человек забудет через пять минут. Особенно много таких странностей я видел в государственных учреждениях. Чиновники и раньше, по правде сказать, не вызывали у меня особой симпатии, но те, с которыми я имел сомнительное удовольствие общаться, потеряли всякий человеческий облик. Они даже взятки брать перестали. У них окончательно атрофировалось чувство юмора. А в новостях передавали, что нагрузка на наш госаппарат растет. И при этом я не видел ни в судах, ни в мэрии, ни в иных органах никаких признаков очередей, суматохи, криков и так далее. Поначалу это вызывало у меня удивление. Затем те же странности я стал замечать за рядовыми гражданами. Обычные мелкие грешки, которые совершает каждый, вроде бесплатного катания на общественном транспорте или мелкого хулиганства стали жестко пресекаться. Не представителями правопорядка, а гражданами. Я сам видел, как одна дамочка тащила старого алкоголика, здорового мужика, за шиворот в участок. Видели бы вы лицо этой…
— Это же нормально, — возразил Хоф. — Каждый сознательный гражданин обязан содействовать укреплению порядка. Я бы на ее месте поступил так же.
Шизофреник скорбно посмотрел на Андрея. Тот, осознав промах, спросил:
— Возможно, с этой женщиной было не все в порядке? Может быть, это была его жена, которой окончательно надоело терпеть в доме дебошира?
— Сомневаюсь, — ухмыльнулся Девяносто пятый. — Потому что я видел, как она его обезвредила. Хрупкая женщина останавливает свирепого мужчину одним движением кисти! Это невозможно.
Они помолчали, слушая трели певчих птиц.
— Такое поведение характерно для государств с тоталитарными режимами, но в нашей стране царит благословенная демократия. Стойте… — Девяносто пятый увидел троицу пациентов, бредущих по парковой дорожке мимо них.
Когда процессия миновала, он прошептал:
— Они следят за мной. Везде. Хотят меня перепрограммировать. Думают, я не понимаю, что все больные здесь липовые…. Ну так вот. Демократия. При терроре народ боялся и боготворил правителя. В нашей стране подобного нет. Однажды я просматривал по визору выступление нашего любимого премьер-министра и пришел к страшному открытию. Премьер — не человек, а его искусно выполненная копия.
— Но, позвольте… — хотел было возразить Хоф, но Девяносто пятый в исступлении замахал руками:
— Молчать! Это был робот. Механоид. Ни один человек не может говорить так складно и четко, так прямо стоять, так ровно держаться. Я с изумлением наблюдал, насколько искусно выполненной оказалась эта копия. Я прекрасно помню нашего премьера еще со студенческой скамьи, когда он еще возглавлял ведомство по экологии. Этот человек был харизматичным, резким, одиозным политиканом. Но то, что я увидел, развеяло всякие сомнения — из него словно вытянули душу. Оставили какое-то жалкое подобие человека.
Девяносто пятый перевел дух.
— Сначала я думал, что это произошло с управленцами. Кто-то из них вел себя совершенно естественно. Кто-то с самого рожденья был серостью, неприметным, неприглядным винтиком в бюрократической машине и ничем нельзя было отличить его от механоида.
Один раз мне пришлось стать свидетелем несчастного случая. На строителя упала стрела крана. Она перебила ему ноги, но парень остался жив. В таких случаях обычно кричат или теряют сознание. Я подбежал к бедняге, чтобы узнать, насколько все серьезно. Стрела ударила точно под колени. Видимо, строитель что-то монтировал и согнулся, иначе арматура размозжила бы ему голову. Так вот, я видел ноги того парня, обломки костей. Бедолага потерял много крови, но держался молодцом и даже не жаловался, только все время просил вызвать карету медицинской помощи, которая уже давно была в пути. В этот момент я обратил внимание на то, что из раны у него торчали какие-то полупрозрачные волокна, а мышцы были неестественно бледными. Самое страшное я обнаружил, разглядывая кость. Андрей, вы знаете, что такое кость млекопитающего?
— Да. — Удивленный, Хоф слушал. Он совсем позабыл, где находится.
— Белое твердое образование, придающее форму всякому живому существу, не так ли?
— Все верно, — согласился Хоф.
— Кость пострадавшего была выполнена из металла. Я клянусь вам, кость была металлической, я видел ее своими глазами. Вместо того, чтобы сломаться, она изогнулась, а коленная чашечка вылетела из углубления, как какой-нибудь… подшипник из паза.
Девяносто пятый закусил губу, отдавшись волне воспоминаний. На глаза ему навернулись слезы.
— Я просто опешил, — продолжал он. — И самое страшное, приехавшие врачи смотрели на рану так, словно это нормально. Сработал внутренний тормоз, что-то подсказывало мне, что криком делу не поможешь, это ухудшит мое положение. В конце концов я решил, что стал невольным участником розыгрыша или съемок фильма. Или у парня были протезы. Я предпочел забыть про это. Но металлические скелеты приходили ко мне по ночам, и клацали зубами, а в глазницах у них горели лампочки.
