Они вошли почти в такой же сквер, что и на правом берегу, только этот был шире и не так ухожен. В одном месте уже бесполезно горел фонарь и бледный его свет был особенно унылый. Проходя через его тусклую ауру, туман обращался в бисер дождя.
По безмолвным аллеям, меж древних стволов кленов и лиственниц, двигались они, как тени. Инга старалась не стучать каблучками по бетонным плиткам. Художник даже в эту минуту примечал краски кленовых листьев на палитре мокрой дорожки.
В одном месте на набережной стоял танк, замаскированный под памятник танку. Инга и Георг с опаской обошли его стороной, продираясь через жасминовую заросль и цепкие ветки акаций.
Наша парочка перебежала улицу, через всю ширину которой протянулся надутый узким парусом транспарант. "Любовь - это орудие совершенствования расы" было написано на нем за подписью Голощекова, хотя это была цитата из П. Успенского. И вот с левой стороны уже потянулась длинная чугунная ограда, за которой виднелся Успенский собор Русской Православной Церкви, чьи купола были неумело укрыты маскировочной сетью. Возле расписных врат стоял молодой поп в черной рясе и в черной же джинсовой курточке. С тревогой он озирал немилостивые небеса. Инга на ходу перекрестилась, чем несколько удивила Георга. "Ты разве православная? - спросил он, но ответа не получил. Инга шла молча, глядя через ограду, за которой теперь виднелись деревянные и металлические кресты, каменные надгробья и другие памятники, увенчанные увядшими венками. Это было старое русское кладбище.
Георг оглянулся, выискивая глазами знакомый памятник одному человеку, но понял, что он остался позади. Тот человек лежит почти у самого входа в Успенскую церковь под овальным могильным камнем, с высоким каменным же крестом, покосившимся от времени. На могильном камне вырезано: "Статскиiй совьтникъ, Александръ Федоровичъ КЕРМИКЪ, бывшiй управляющимъ Каузинасскаго государственнаго банка".
Последние годы Георг завел привычку: по весне, каждое 9-е мая, вместе с колонной русскоязычных демонстрантов посещать этот старый некрополь при Успенской церкви. Пройдя скорбной кипарисовой аллеей, сначала побыть на митинге у подножия монумента "Скорбящая мать", где похоронены русские солдаты, павшие во время освобождение Каузинаса от немецко-фашистских захватчиков; после чего обязательно минут пяток постоять у могилы бывшего управляющим банка. Даже попытался как-то раз выправить тяжелый крест, но это оказалось выше человеческих сил, во всяком случае, выше его, Георга, сил.
Причина притягательности могилы Кермика для Георга была ему понятна, не стоит ничего искать здесь таинственно-магического. Просто младший брат Георга, Андрей, тоже служил в этом банке, но уже в наше время, естественно. Служил инкассатором. И как-то в один препакостный ноябрьский вечерок взял да и покончил все счеты со своей жизнью, причем сделал это именно в здании банка. И что позорнее всего - в туалете. Эту деталь Георг никогда не упоминал, если доводилось сообщать знакомым о смерти брата, а, бывая в правобережном Каузинасе, проходя мимо здания банка, старался не смотреть на пыльное, никогда не мытое окно ЭТОЙ КОМНАТЫ. Оно было одно такое среди ряда чистых окон второго этажа. И эта грязь ложилась единственным темным пятном на светлый образ брата.
Андрей не оставил никакой предсмертной записки, где объяснялись бы мотивы, побудившие его сделать ЭТО. С тех пор минуло более десятка лет, но для матери Андрея поступок сына так и остался навсегда необъяснимым. Георг же полагал, что знает причину, вернее совокупность причин. Они на поверхности: всевозрастающая тяга к алкоголю, вечная нехватка денег, настойчивые требования жены, дать семье как можно больше средств к достойной жизни, надвигающаяся старость (ему уже было 28!), а он всегда хотел быть молодым. И, конечно, неудовлетворенные амбиции. Время уходит, а он все бегает с пистолетиком, красуется в джинсовом костюмчике (этакий ковбой!) перед девочками-кассирами. Но то, что было хорошо и здорово в молодые годы, теперь вызывало лишь глухое раздражение. Кое-кто - и таких немало - в его годы уже получили солидные должности: кто - управляющего, кто - зама, кто зав. отделом, на худой конец, - начальника смены; а он все тот же мальчик на побегушках. Стыдно, горько и обидно.
А главное, нет любви! Любви с большой буквы, о которой он мечтал... о которой тайно писал стихи... И уже ясно просматривается финишная прямая: лысина в 30 лет, семейные скандалы, становящиеся день ото дня все истеричнее, и осознание полной своей несостоятельности. В самом широком смысле этого слова (Служба в ракетных войсках не проходит бесследно для мужского организма). Сам Андрей свои неурядицы сводил к одному: "Они зажимают меня по национальному признаку, расисты поганые...", говорил он в пьяном виде, и просил у тетки Эммы одолжить ему немного денег.
Могилу Андрея Георг посещал редко. Она находилась в 30 километрах от города, за рекой Калмой, на Северном кладбище. И потому так повелось: раз в год посещал расположенное близко от левобережного центра города успенское кладбище с праздничной толпой русскоязычных демонстрантов. Георг мысленно беседовал с бывшим управляющим государственного банка, почитая его как бы за начальника своего бедного брата. Может быть, думалось Георгу, они ТАМ встречаются... Так уж вы, ваше высокоблагородие, не сочтите за труд, передайте привет от меня моему братцу... В счастливое время вы умерли, господин статский советник, в конце 90-х годов XIX века. За сто с лишним лет до нас, не увидев ни революций, ни войн, ни прочих прелестей социализма и постперестроечной мерзости запущения. Вам повезло... В жизни главное вовремя умереть!
Помаячила и растворились во мгле ушедших эпох бледная тень Кермика, ненадолго воскрешенная мыслью Георга, пока он шел с подругой вдоль ограды русского погоста. Скорбная же тень брата всегда сопровождала его, как своя собственная. От этого призрака никуда не денешься. Некий укор совести всегда будет колоть душу, тяжелым крестом довлеть над ним. Вероятно, ему можно было как-то помочь? Главной своей виной Георг считал то, что именно он сманил брата, позвал в эту чужую страну, когда брат, будучи в армии, с ним переписывался. Возможно, ДОМА этого бы с ним не случилось...
Вскоре с удобной песчаной тропинки Инге понадобилось свернуть в места нехоженые, на диковатый пустырь. Поддерживая друг друга, они пошли по осклизлой, размытой от дождя глине, имевшей сверху какой-то зеленый налет, похожий на тину. Впереди маячил характерный для левобережья пейзаж: не то стройка, не то развалины.
Наконец они вышли к жилому строению, окруженному деревьями. Очередное привидение: очаровательный уголок, кусочек старого мира, осколок серебряного века.
