Мы присели перед дорогой, и у нас недостало слов сказать самое заветное.
— Прощай, Наташа! Прощай, Земля…
Я лежу в танкетке, уставясь в макушку прозрачного купола, и меня терзают недобрые мысли.
— Скала, как ты думаешь, многих я там покалечил?
— Где?
— В твоей деревне?
— Я не видел.
Брат мой доедает третью банку варенья и поет. «Лингвист» переводит; «Я сказал ему; „Человек, у тебя есть дочь. Разреши, я приду к ней темной ночью, и мы поладим.“ Ты говоришь, я ничего не умею делать? Правильно, я ничего не умею делать. Предки мои копали землю и выращивали вкусные корни, но поля наши отобрали стрекотухи. Я молод и всем подчинен. Один день меня посылают собирать хворост для костра, другой день я собираю жерди для ограды, третий — таскаю на плечах слабых и старых. Меня пинают все, кому не лень. Но я умею, отец, то, чего не умеешь ты; я могу делать детей в большом количестве. Пусти к своей дочери ночью, и ты убедишься, что я не вру. Не пустишь? Тогда спи крепко, я найду твою дочь в темноте, потому что она мне нравится. Я найду, ее, если ты будешь крепко спать…» С этим парнем не соскучишься!
— Скала, какие наши планы?
— Ты не печалься, Хозяин, они явятся сами, чтобы просить тебя о мире.
— Кто явится?
— Старики.
— Не верится что-то.
— Я могу съесть все ягоды, брат?
— Ешь на здоровье, только не лопни.
— Я не умею лопаться. Ты успокойся, сейчас Скала сбегает за соком черного дерева — сок помогает убрать печаль.
…Опять я пил странный напиток, глотал холодную мякоть, впадая в забытье. И видел снова огромную сосулину, внутри которой мельтешили острые, блики, видел женщину в проеме окна, протягивающую руку навстречу мне. Глаза ее, голубые, зовущие, спрашивали: «Почему душа твоя туманится?» — «Я жесток и не умен». Она ответила:
«Терпи, страдай, да снизойдет к тебе покой».
1
Три дня мы прожили в тишине.
Мы были у черного дерева, и я изладил Скале лук, подзапасся на всякий случай стрелами. Я был разбит, вял и задавлен переживаниями, мне все чудилось, будто со стороны деревни доносятся стенания раненых, плач женщин и детей. Скала, брат мой, стрелял из лука по мишеням, и всякий раз, когда попадал в цель, всплясывал, бил себя кулаком в грудь и требовал громкой похвалы. Я гладил его по голове;
— Ты великий воин!
— Я великий, конечно, но никогда не стану таким, как ты.
— Может, и станешь. Со временем. Кстати, сколько тебе лет?
Он не понял моего вопроса, пришлось долго втолковывать ему, что срок жизни измеряется, как измеряется, допустим, высота дерева или длина пути от мест охоты до деревни. Скала задумался и ответил спустя несколько минут.
— Про то знают старики, обитающие под землей.
Теперь я понял. Оказывается, посреди городища есть отверстие, куда спускаются старики и живут там, поднимаются они на свет божий лишь в исключительных случаях, когда, скажем, в яму бросается мало еды. Оттуда же, из подземелья, поднимается по полому столбу Пророк, чтобы прокричать Истину. Иногда старики посылают силачей, чтобы наказать виновных. Отступников и бунтарей силачи часто забирают с собой, и назад никто еще не возвращался. Забирают они и самых красивых девственниц.
— И меня, Хозяин, стащут в яму, если ты не заступишься, потому как на мне лежит большая вина.
— В чем же состоит твоя вина, брат?
— Мы втроем ходили за соком Белого Цветка, мы хотели напоить нектаром Пророка, чтобы голова его просветлела: Пророк совсем немощный. И вторая моя большая вина — я привел тебя, а ты пробежал по спинам стариков и воткнул удальца в тухлое яйцо киня. — Скала покачал головой, в больших и круглых его глазах зажглись искорки. — Это было очень смешно, Хозяин! Но я не боюсь, потому что ты со мной.
— Спасибо, друг!
— Они идут, Хозяин.
— Кто?
— Воины.
Вот еще одна загадка. Ума не приложу, как этот малый чувствует и безошибочно угадывает (я успел в том убедиться) ход событий? Не носом же и не ушами он чувствует шаги и голоса. Приборы танкетки ещё молчат, а брат мой уже в курсе событий. Удивительно! Но пусть загадки разгадывает могучая Голова для того она и предназначена, у нас же сегодня другие цели.
— Ты не ошибся, Скала?
— Я не ошибаюсь. — Брат мой полез в мешочек, привязанный к набедренному поясу. В том мешочке хранились, как я высмотрел исподтишка, косточки абрикосового варенья, спрятанные невесть для какой надобности. Но извлек Скала из своих сокровищ не косточку, а переговорное устройство в виде медальончика, о котором я, признаться, забыл. — Мне надеть это, Хозяин?
— Надень.
Скала усвоил, что при дипломатических раутах медальончик должен помогать, как талисман от злых духов или святые мощи. Быстро, надо отметить, он берет уроки, в смекалке и наблюдательности ему не откажешь.
Над кабиной танкетки замигало сигнальное устройство, предупреждающее об опасности: внимание, близко люди!
— Отставить тревогу.
Сигнальный огонь тотчас же погас, но двери кабины раздвинулись, приглашая нас на всякий случай занять место за толстой броней, ударила, донесла до нас холодок струя воздуха, которая не пустит внутрь ничего живого. Автоматика ревностно хранит невеликий кусочек моей Родины, так уж она запрограммирована. По тревоге включились все системы защиты, и они будут функционировать, несмотря на мой приказ. Ничего чрезвычайного, будем надеяться, не произойдет. Но и танкетку можно обмануть: по инструкции я не должен отходить от нее дальше километра, потому что лишь на этом расстоянии она способна вести наблюдения и получать информацию, потом она глохнет, слепнет и становится мобильной лишь при командах Головы или по моей команде.
— Ты разрешишь мне, Хозяин, говорить с ними?
— Разрешаю.
— Ты спрячься в свой дом, Хозяин. Они тебя будут бояться.
— Хорошо.
Я отвел танкетку в густые заросли, поставил ее так, чтобы не терять из вида Скалу, сидящего на земле в очень важной позе. Брат мой закаменел, профиль его был высокомерен, одна рука, правая, царственно лежала на банке с вареньем, другая — держала копье. Чуть в стороне лежал лук и колчан со стрелами. Всякая фамильярность в обращении исключалась заранее и самым решительным образом ведь общение предполагалось на уровне двух миров, и брат мой с полным сознанием взваливал на себя груз галактической ответственности.
2
Аборигенов было трое. Они долго стояли в отдалении и поочередно смотрели на Скалу из-под руки, звали его с униженной робостью, но брат мой не шелохнулся. Тогда трое, будто по команде, упали на песок, остаток пути преодолели на четвереньках и смиренно легли у ног соплеменника своего, сделавшего за последние дни головокружительную карьеру.
