— Меня озадачивает то, — продолжал Коффин, — что вообще нашлись желающие вернуться назад, не говоря уж о таком большом их количестве. Если б мы сию же минуту повернули на Землю, мы сэкономили бы только около семи лет. Почему просто не долететь до Растума, а там уже решить, что делать дальше?
— Я думаю, это невозможно, — сказала Тереза. — Видите ли, ни один здравомыслящий человек не имеет желания быть пионером.
Проводить исследования — да; колонизировать богатую новую страну с уже известными и сведенными к минимуму опасностями — да; но не рисковать своей жизнью, будущим целой своей расы на такой полной загадок планете, как эта.
Проект заселения Растума был результатом неразрешимого конфликта. Но если этого конфликта больше не существует…
— Но… вы и Локейбер… Вы ведь высказали предположение, что конфликт по-прежнему есть, что Земля, в лучшем случае, предлагает передышку.
— И все же большинство людей предпочитают думать иначе. А почему бы и нет?
— Хорошо, — сказал Коффин. — Но я уверен, что многие из тех, кто сейчас находится в саркофагах, согласились бы с вами и проголосовали бы за Растум.
Почему бы нам сначала не доставить их туда? Мне кажется. Так было бы более справедливо.
А те, кто не хочет остаться, смогут вернуться вместе с флотилией, закончил предложение Коффин.
— Нет, — Тереза носила стрижку, но когда она качала головой, ее волосы взлетали подобно широкой волне, отсвечивая красным деревом. — Я знакома с вашим докладом по Растуму. Горстка людей не выжила бы там. Три тысячи — и то не ахти как много. Каким бы ни было решение, оно должно относиться ко всем.
— Я боялся прийти к такому же выводу, — устало сказал Коффин, — но вижу, что это неизбежно. О'кей, но почему они не хотят хотя бы осмотреть Растум, а уж затем проголосовать? Если трусов окажется большинство, они, возможно, поймут, какую берут на себя ответственность, и примут честное решение.
— Опять же нет. И я отвечу вам, почему, адмирал, — сказала Тереза. Я хорошо знаю Конрада де Смета и остальных. Они хорошие люди. Вы неправы, называя их трусами. Но они вполне искренне верят, что благоразумнее будет вернуться. Вероятно, еще не отдавая себе в том отчета, они интуитивно чувствуют, что если мы прилетим на Растум, общее голосование их не поддержит.
Я видела многие ваши фотографии, адмирал. Возможно, Растум — планета суровая и опасная, но настолько красивая, что я не могу дождаться момента, когда увижу ее наяву. Там простор, свобода, не отравленный ничем воздух.
Мы вспомним там все, что нам было ненавистно на Земле; мы ужаснемся необходимости вновь погрузиться в сон; мы более трезво, чем сейчас, когда уже по горло сыты космосом, оценим ту пропасть времени, которая легла между нами и Землей, и взвесим свои шансы обнаружить там, по возвращении, терпимую ситуацию.
Кроме повышенной гравитации, которая не принесет, я думаю, нам излишних хлопот, пока мы не начнем заниматься тяжелым физическим трудом, никакие неудобства Растума не смогут нас испугать. В то же время неудобства космического полета и трудности жизни на Земле все еще будут живы в памяти. Многие изменят свое решение и проголосуют за то, чтобы остаться. Возможно, таких будет большинство. Де Смет это знает. Поэтому он не хочет рисковать. Он боится, что и сам попадется на удочку Растума!
Коффин задумчиво пробормотал:
— Всего несколько дней торможения — и оставшейся реактивной массы хватит только на то, чтобы вернуться назад, к Солнцу.
— Об этом Де Смет тоже знает, — сказала Тереза. — Адмирал, вы вправе принять волевое решение и настоять на нем. Человеку вашего склада это по плечу. Но, может быть, вы забыли о том, как иногда людям хочется — как многие из нас уповают на то, что кто-то или что-то придет и скажет, что вам делать. Решение отправиться на Растум было выстрадано; даже подвергнувшимся жестокому гнету людям трудно расстаться с Землей. Теперь, когда есть возможность исправить прежнее решение, вернуться к безопасности и комфорту — хотя существует несомненный риск, что ко времени нашего возвращения Земля уже будет небезопасной и неудобной — нас вынуждают снова думать над этим вопросом. Это пытка, адмирал! Де Смет и его сторонники люди в определенном смысле сильные. Они заставят нас сделать необратимое и как можно быстрее, просто потому что это вызовет необратимые последствия.
Как только мы повернем назад, ситуация выйдет из-под нашего контроля, и можно будет уже ни о чем не думать.
Коффин посмотрел на девушку с удивлением.
— Но вы, кажется, абсолютно спокойны? — спросил он.
— Я сделала свой выбор еще на Земле, — ответила Тереза, — и не вижу причин менять свое решение.
— А как остальные женщины? — спросил Коффин, вновь ухватившись за спасительную неисчерпаемую тему.
— Большинство, конечно, хотят вернуться, — она сказала это с мягкостью, прикрывавшей осуждение. — Они полетели только потому, что так хотели их мужья.
Женщины слишком практичны для того, чтобы их интересовала философия, научные исследования или что-либо еще, кроме их семей.
— А вы? — не без ехидства спросил Коффин.
Тереза в ответ лишь уныло пожала плечами.
— У меня нет семьи, адмирал. В то же время мне кажется… чувство юмора?… всегда позволяло мне относиться к этому вполне спокойно и не делать из этого трагедии.
Затем с ответной насмешливостью она спросила:
— А вас почему волнуют наши проблемы?
— Почему? — он почувствовал, что заикается. — Почему… По-по-потому, что я несу ответственность…
— Ах, да. И к тому же вы потратили годы на пропаганду идеи о колонии на Растуме. А потом вы взялись за это неблагодарное дело — командование колониальным флотом; хотя вполне могли бы заниматься своей непосредственной работой — исследованием звезд, на которые еще не ступала нога человека. Должно быть, Растум для вас — глубокий символ… Не бойтесь. Я не буду вдаваться в анализ. Я и сама полагала, что эта колония имеет огромное значение. Если человечество проворонит это шанс, у него, возможно, уже никогда не будет другого. Но фактически это только чистое предположение.
Почему это имеет такое большое значение для меня лично, если только не затрагивает какую-то мою внутреннюю основу? Давайте смотреть фактам в лицо, адмирал. Никто из нас не равнодушен к этому вопросу. Нам необходимо, чтобы колония была основана.
Тереза сделала паузу, рассмеялась, и щеки ее слегка покраснели.
— О, боже, да я просто болтушка, не правда ли? Извините. Давайте вернемся к нашему делу.
— Я думаю, — неровным голосом сказал Коффин, — что благодаря вам я теперь понимаю, в чем тут сложность.
