— Ты что надела? — спросил Сергей. — Которое пополам.
Сергей представил, как бело-голубое — из двух кусков ткани — платье прозрачно обтекает ее. И вся она легкая и маленькая, и когда ее поднимаешь на руки, она умеет очень уютно сворачиваться, и нести ее совсем не тяжело. Он представил ее всю очень подробно, и его вновь потянуло к ней, и он уже стал поворачиваться, но тут увидел то, зачем пришел.
Клеймо было оттиснуто так же неряшливо, как и на ноже. Сергей погладил его ладонью, потому что кожа памятливее, чем глаз, но и на ощупь оно не отличалось, и пластмасса была такой же шершавой, с грубо заглаженными ребрами.
— Я тебе нравлюсь? — спросила Светка. Она разбросила волосы по плечам, и потому личико у нее стало совсем круглым, а глаза были радостные, ждущие восхищения.
— Нет, — ответил Сергей. В этой игре важно было отвечать быстро и неожиданно. У Сергея это получалось. — Я влюблен.
— Я тоже, — прошептала Светка. — Я тоже влюблена.
Она вновь потянулась к нему, и Сергей не стал больше уворачиваться.
* * *
— По-моему, они их делают в УПК.
— Где? — не понял Сергей.
— В УПК. Сейчас в школе не как при нас. Уроков труда нет. Просто раз в неделю они ходят в этот самый учебно-производственный комбинат. И должны там работать. Вот они там в мастерских себе всякую ерунду и вытачивают. А тебе что, понравился стаканчик? Хочешь, я для тебя закажу?
— А у них что там, промышленное производство?
— Нет, конечно. Вообще-то они должны делать рукоятки к плойкам. Из отходов пластмассы. Для какого-то заводика. Он говорил, я не помню. Ну, а когда никто не видит, они и для себя умудряются что-нибудь сообразить.
— Ладно, мы идем или нет? А то самый загар пропустим. — Больше всего Сергей боялся вопроса о том, зачем ему надо знать все про этот стаканчик, и потому он заторопил Светку.
* * *
Было жарко. Жара томила лейтенанта. Его форменная рубашка, и брюки, и короткая, но густая шевелюра — все было мокрым, тонкая пленка пота обволакивала его тело. И он сидел на кромке стула, выпрямившись напряженно, отодвинувшись от спинки.
А кто-то нес дежурство в кабинете, защищенном от жары кондиционерами, и бил по кускам льда на дне высокого стакана упругой белой струей из сифона.
Лейтенант плеснул в стакан воды из графина, попробовал, осторожно вылил в цветок. Такой водой хорошо полоскать горло при ангине. Полезно.
Но ни досада, ни зависть не оцарапали лейтенанта. Он знал, что летом должно быть жарко, а в опорных пунктах кондиционеры устанавливать не полагается. Но ведь дежурство-то кончалось, и кончалось спокойно, и впереди светили два выходных дня. Он тихо радовался предстоящему отдыху, но, помня о том, что календарь предполагает, а начальство располагает, скрывал свою радость за чуточку томной иронией.
— Мой юный друг, — его жест был бы изящен, если бы лейтенант не боялся откинуться на спинку стула, — небо свидетель, я с глубоким почтением отношусь к твоему дедуктивному методу. И если ты его будешь применять для раскрытия совершенных преступлений, а не для выдумывания еще не совершенных, я буду не только почитать тебя, но и любить.
Вадим обиделся, а когда он обижался, лицо его собиралось, как свернутая для удара боксерская перчатка, и становилось маленьким и жестким.
Лейтенант заметил это:
— Нет, парни, я серьезно. Мне про эту компашку из отдела уже сообщили и клизму вставили. Досадно, конечно, что почти все с моего участка, но такая наша жизнь. За всем ведь не уследишь. Вот у Зарифова на прошлой неделе сразу три покойника было. Ты ведь знаешь Зарифова? — лейтенант обращался только к Вадиму, Сергей был здесь лишь приложением. — Случай дичайший. Старушенция, божий одуванчик, решила дома уборку сделать. И позвала двух подружек помочь окна помыть. Как уж они сообразили, не знаю, только по поводу встречи хлебнули девушки нитхинолу. Хозяйка гостям по доброте душевной побольше налила, а ей самой немного не хватило. Ну, те сразу померли, а она до утра в реанимации дожила. Вот так-то, понял? А участковому головомойка — «не предупредил». А мог он предупредить? Вот и здесь точно так же. Стихия. — Лейтенант не хотел говорить о неприятном, он упорно держался за предвкушение отдыха и старался потому увести разговор от своего промаха.
— К слову сказать, мелюзга даже на учете в ИДН[1] не состояла. Так, в школе по мелочам пакостили, но в крупном до сих пор не замечались. Старшие — те да, личности, нам хорошо известные.
В этом оправдании участкового было не понятое им самим признание своей вины, потому что в его обязанности входило сделать так, чтобы не встретились, не смыкнулись друг с другом эти хорошо известные ему личности и не стоящие до сей поры на учете в инспекции мальчишки. Начальственную нахлобучку он принял как должное и пережил уже. Сейчас он хотел только одного: чтобы не свалилась на него перед выходными еще одна неприятность.
— Вы мне только про микрорайонную мафию не толкуйте, ладно? — он впервые сказал слово «микрорайон», до сих пор он говорил только «мой участок». — Я ведь, слава богу, восьмой год лямку тяну, что почем соображаю. Если вы и правда знаете, где делают ножи, — сообщите в райотдел. Там разберутся. А вообще такая работа — как раз для твоих оперативников.
— Я же тебе сразу сказал: в стройотряд мы завтра уезжаем. — Вадим не стал добавлять, что, будь его парни на месте, ни в жизнь не пришел бы он в этот душный кабинет.
— Ну, все равно, зайди в отдел. Обязательно зайди, просигнализируй, — лейтенант потянулся к телефону и, закручивая диск, покивал им головой: — Счастливо.
Лейтенант давно научился использовать телефон как запасной выход из неприятных ситуаций.
— Балбес, — выругался Вадим на улице. — Самое обидное, если на дураке форма, то судят по нему о всей милиции сразу. — Возмущаясь участковым, Вадим старался защитить милицию, к которой давно уже в душе относил и себя, от превратного представления постороннего человека.
Асфальт поролоново продавливался под ногами, и Сергею постоянно казалось, что за ними по тротуару тянется цепочка следов. Он оглянулся раз, потом еще.
— Проверяешь, нет ли хвоста? — съехидничал Вадим.
— Я опасаюсь только тех хвостов, за которые оставляют без стипендии.
Оба они замолчали, натужно пытаясь найти тему разговора. Они не знали, о чем можно говорить друг с другом, потому что все четыре года знакомства прекрасно обходились анекдотами в перерывах между лекциями. Они сосуществовали в параллельных группах, и параллельными были не только группы, но и вся их жизнь. На первом курсе Сергея, мечтавшего о студенческом братстве, шокировали немного такие отношения, когда общность между людьми существует только от первой до последней «пары», а потом он привык. А может, не привык, но сложилась уже их «сто третья», и проблемы общения с остальной частью человечества стали волновать его гораздо меньше.
