Над ней старик навис, рубаха и волосы как у женщины, что у столика стояла, а мужчина. Сед, стар, горбонос, глаза цепкие, въедливый взгляд. А голос что ужас, ноет старик какие-то мотивы, рвет сознание, кривит своими руладами. Майльфольм в стороне как тень.
Руку протянула и ушел… или она ушла?
Опять темнота, тишина.
Эра очнулась с головной болью. Покосилась на знакомый монотонный звук, поморщилась – не привиделось, старик все поет.
Сесть попыталась – Май придержал.
– Нельзя, – бросил еле слышно.
Ребра ощупала – перевязаны. Куртки нет – ерунда какая-то на теле.
Глаза закрыла – потом разберусь, сейчас бы поспать. Вот только б старик смолк…
Эра рассматривала ровные белые булыжники стен. Не дом – юрта из камня. В куполе проем круглый, в него небо видно, чистое, светлое.
Огляделась – никого.
Села, придерживая бок – больно. И фыркнула, увидев холщевый подол рубахи, рукава с вышивкой по краю. Вот в платьях ей только покрасоваться не хватало. Другое не понравилось – нет куртки – нет зонда, оружия, связи. Ухо потрогала – наушник как слизало. На запястье посмотрела – коммуникатор исчез. Все – пустая.
Ясно – Майльфольм. Надо его найти, пока сдуру не выкинул нужное. С него станется.
Слезла с высокой лежанки, которую постелью-то не назовешь – стол длинный.
Ступать тяжело было, голова кружилась, слабость не давала иди, сбивала ориентацию, шаг, в пот бросала. Но Эра доползла до арочного невысокого проема в стене, из которого лил свет. Выглянула – двор. Забор невысокий из частокола, трава, крыльцо справа, дом еще один, тоже круглый, но большой. А возле этого камни в круг и земля промотыжена.
Эра головой мотнула, стряхивая слабость и туман перед глазами. Бочку увидела. К ней двинулась. Заглянула – вода. В темной глади лишь бледный лик колышется – хоррошаааа. Краше в гроб кладут.
Умылась, освежаясь. Подумала и с головой в воду ушла. Вынырнула, вздохнула – легче, зрение прояснилось.
Эрика шагнула за забор и прищурилась – солнце слепило. Высоко в небе стояло.
Сколько же она без сознания провалялась? Полдня потеряли. Нужно было срочно искать Майльфольма и идти дальше. И наряд этот отдать. Непривычно чувствовать себя в рубашке на голове тело. Ощущение что вовсе без ничего. Только ноги в подоле до пят путаются, а идти и так тяжело – мотает.
Эрика бы съела чего-нибудь и выпила тонну, не меньше. Но сначала Майльфольма надо найти.
Двинулась по улочке, мало соображая куда.
Что ее несло, куда вело?
Двое детишек в траве возились, песок камни, шишки складывая кучками.
Увидели девушку, застыли испугавшись.
Эра лишь вздохнула – напугала детей, приведение!
Бок рукой зажала – жжет зараза! Видимо неслабо о ветки приложилась.
И замерла, жалея что вообще на улицу выползла. На нее шла женщина и смотрела прямо в глаза. Взгляд горящий, просительный, волосы под узорчатый убор спрятаны – то ли косынка затейливо перетянутая, то ли платок.
Девушка попятилась от незнакомки, а та чем ближе тем шаг медленнее, и словно подойти боится. Встала в паре метров, забор рукой подперла.
– Помоги, – одними губами прошептала.
Эра губы облизала, не зная, что делать. Отказать нехорошо, а помочь – чем, в чем? Почему она?
– Помоги светлая. Пойдем, – поманила. Эра поплелась, слабо понимая, зачем и куда. Один дом прошли, второй, третий. А женщина все дальше манит, но дистанцию держит.
– Идем, прошу светлая.
Почему "светлая"? Нет, бледная точно…
Эра вздохнула. Постояла у забора сил набираясь на путь дальше и опять за женщиной двинулась, не могла иначе, как тянула она ее, на аркане, словно кобылицу, вела. И все молила:
– Помоги, не откажи.
Жалкий шепот и каменного истукана, наверное, тронул бы. Ясно, что горе у женщины. Эра понятия не имела, чем помочь, но отказать не могла.
Вошла во двор за ней, чуть качнувшись, на крыльцо забралась. Постояла у косяка дверей, дух переводя и с дурнотой справляясь. А женщина манит, молит:
– Заходи, заходи. Не откажи во имя предков.
Что за чушь, – нахмурилась девушка. Прошла в комнату. Женщина за занавеску тянет, рукой манит.
Шагнула и застыла – пришла.
На кровати, неестественно выгнув голову, лежал доходяжка лет двенадцати – кости одни. Взгляд бессмысленный, изо рта по подбородку слюна течет.
Не жилец, с одного взгляда понятно.
Девушка на женщину покосилась – что тут сделаешь? Понятно, мать от горя сама не своя, ко всем, наверное, с просьбой о помощи кидается. Только…
– Не врач я, – бросила глухо, уйти хотела.
Женщина в ноги кинулась, чуть не пол возле ступней целовать принялась, причитая с рыданиями:
– Помоги светлая, всем родом Марышанов прошу, самим предком. Помоги светлая! Один сынок у меня, не обездоль, светлая, спаси сыночка!
– Врач нужен.
Да что я могу. Что?! – чуть не рявкнула до того худо на душе стало. Больно смотреть на горе и унижение.
Поднять женщину хотела, но та отпрянула, на глазах побелев. Взгляд чудной, очумелый:
– Не меня – его тронь!
Глупость какая! – поморщилась невольно Эра, чувствуя себя прокаженной и одновременно идиоткой.
– Не лекарь я! – да пойми ты, не помочь мне твоему сыну, и никому не помочь. Ясно же – парализован, с мозгами проблема – овощ, по-любому.
А на сердце муторно – сама такая была, лежала предметом неодушевленным.
А если на базу парня и в "Генезис" – мелькнуло в голове. Да нет, ерунда. Как обратно-то потом?
И поморщилась – неприятно, паршивая ситуация. Пойти бы вон, да не обойти женщину – ползает в ногах, трясется уреванная, путь преграждает.
– Коснись его, помоги светлая!
Эру вовсе перекосило. Жаркий жалобный шепот, молит словно Мадонну. А она не Бог. И даже не Стефлер.
И пересилила себя, понимая, что не уймется мать. Подошла к ребенку:
– Что с ним?
– Купались пострелы. Стрешь с кручи-то кинулся, а в воде камень. Шею сломал, насилу вытянули. Помоги, светлая, одна на тебя надежа…
– Давно сломал?
– Давно…
Ну и чем тут поможешь? Чудо, что еще жив. Видно ухаживает мать, как может.
Девушка склонилась над мальчиком, чуть отодвинула полотно с его груди – худой, одни кости. Шею осторожно потрогала, в глаза заглядывая парню. Ничего в них, ни проблеска смысла.
А за спиной тихо стало. Эра покосилась на женщину – та с открытым ртом и распахнутыми глазами смотрела не мигая на сына.
Чуда ждет, – поняла. Ох: уж эти аборигены…
Что делать? Правду сказать – убить женщину. Солгать – бесплодную надежду подарить.
Эра погладила ребенка по голове – жалко его до тоски.
И вдруг замерла, склонилась ниже – привиделось, что ли? Взгляд мальчика стал меняться.
