Он спрыгнул вниз на песок, Лоренцен пожал плечами и последовал за ним. Рорванцы шли впереди, двигаясь с грацией, которая стала уже привычна за последние недели.
Они были на полпути, прижимаясь к подножию скалистого берега, когда в залив ворвалось море.
Лоренцен увидел, как белый занавес внезапно вырос над рифами. Гул прибоя превратился в ревущую канонаду. Лоренцен отпрыгнул назад и побежал вдоль берега.
Волна приближалась с бешеной скоростью. Лоренцен закричал, когда ее ледяные зубы сомкнулись вокруг его колен. Вторая волна шла за первой, в зеленой и белой ярости, брызжа ему в лицо, и море захватило его по горло. Он упал, вода сомкнулась над его головой; ему показалось, что кто-то кулаком сбил его с ног.
Барахтаясь в воде, он сопротивлялся, но его уносило отливом прибоя. Сапоги тянули вниз. Вода проглотила и выплюнула его, гребень прибоя понес его к скалам.
Ухватившись за что-то в вспенившейся воде, он осмотрелся полуослепшими глазами. Впереди возвышался утес. Лоренцен старался удержаться на поверхности воды. Он услышал чей-то короткий предсмертный крик, и море вновь сомкнулось над ним.
Вверх… вниз… попытаться доплыть… скользкий камень не держался в руках. Волна подхватила его и понесла назад, потом вперед, под скалой, он сомкнул на ней свои руки и повис.
Вода шумела вокруг него и над ним, он ничего не видел и не слышал, ничего не чувствовал, он лежал слепой, глухой, немой, полумертвый, только воля к жизни удерживала его здесь.
Потом все кончилось, вода отступила с ревом. Он почувствовал, что его тело уже лишь наполовину погружено в воду, и с трудом взобрался на утес. Когда он делал это, море вернулось, но он успел опередить его. Волна потянулась за ним, но он был уже наверху. Почти в истерике он убегал от волны и упал на траву. Здесь он долго лежал неподвижно.
Постепенно к нему вернулись силы и сознание. Он встал и осмотрелся. Ветер бросал ему в лицо остро пахнущую пену, шум моря заглушал его голос. Но здесь были и остальные, они безмолвно стояли рядом и смотрели друг на друга. Глаза людей и рорванцев встретились с выражением ужаса.
Наконец они пересчитали уцелевших. Не хватало троих: Гуммус-луджиля, Аласву и Янвусаррана. Силиш застонал, и это звучало, как человеческое выражение боли. Лоренцен чувствовал себя больным.
— Надо осмотреть все вокруг. — Эвери говорил громко, но в гневе моря они слышали лишь шепот. — Они, может быть… живы… где-нибудь.
Начинался отлив. Фон Остен вскарабкался на стену и осмотрел залив. Две фигуры видны были на противоположной стороне. Они махали руками. Немец закричал:
— Гуммус-луджиль и другой живы! Они живы!
Силиш сузил глаза, пытаясь рассмотреть их в свете садящегося солнца и блеске воды.
— Ю Янвусарран. — Голова его поникла.
— Что это было? — выдохнул Эвери. — Что это обрушилось на нас?
— Это место — ловушка, — заикаясь, проговорил Лоренцен. Конфигурация залива, крутой наклон дна… прилив наступает, как полчища ада. На Земле бывают подобные штуки… но здесь прилив гораздо выше… если бы мы только знали!
— Это рорванцы! — губы фон Остена побелели. — Они знали! Они хотели погубить нас всех.
— Не будьте дураком, — ответил Лоренцен. — Прилив погубил одного из них и чуть не погубил всех. Это был несчастный случай.
Фон Остен удивленно посмотрел на него, но замолчал. Прилив быстро отступал. Они в сумерках пересекли залив и присоединились к Гуммус-луджилю и Аласву. Рорванцы собрали плавник для костра, а турок передал сообщение о случившемся по своему чудом уцелевшему приемопередатчику. Нигде не было и следа Янвусаррана: вероятно, его унесло в море, а может, его тело плыло у рифов, дожидаясь рыб.
Рорванцы выстроились в ряд и опустились на колени. Руки они вытянули в сторону воды. Лоренцен слушал похоронное пение и был способен перевести большую часть текста.
— Он ушел, он исчез, он больше не ходит, для него нет больше ветра и света, но его (память?) жива среди нас…
«Их горе неподдельно», — подумал астроном.
Наступила тьма, лишь узкий круг света лежал вокруг костра. Большинство спало: один дежурный рорванец ходил взад и вперед, Эвери и Джугац, как обычно, сидели и разговаривали.
Лоренцен свернулся поблизости от них и притворился спящим. Может быть, этой ночью, подумал он, он отыщет ключ. Вначале он не очень хорошо понимал, о чем они говорят, но потом поймал нить. Его словарь был уже достаточно велик.
Он понимал! Эвери говорил медленно и тяжело:
— Я (непонятно) не делать-думать остальных. Многие не (непонятно) смеются(?) над тем, что я говорю.
Хитрость заключалась в том, чтобы суметь перевести услышанное, устанавливая смысл незнакомых слов по контексту, и делать это нужно было быстро, чтобы не потерять нить разговора.
— Я надеюсь, что остальные не думают (или: подозревают). Они не очень рады тому, что я сказал им.
Джугац угрюмо ответил:
— Быстро (непонятно) их ты, (непонятно) время(?) к Зурле мы пройдем тени(?) они.
С необыкновенной ясностью мозг Лоренцена переводил:
— Ты должен быстро рассеять их подозрение, раньше, чем мы уйдем к Зурле и они увидят тень (или: обман).
— Не думаю, чтобы они подозревали. Почему? Кроме того, у меня есть власть(?), они будут слушаться меня. В худшем случае(?). Им можно сделать то же, что и первой экспедиции(?), но я надеюсь(?), что это не будет необходимо. Это не очень приятно(?) делать.
Резкий взрыв фанатизма.
— Если понадобится, мы сделаем. Тут ставка(?) больше, чем несколько жизней.
Эвери вздохнул и потер глаза, как бесконечно уставший человек.
— Я знаю. Пути назад нет. Даже ты не понимаешь, как много поставлено на карту(?). - он посмотрел на холодные острые звезды. — Возможно(?) все это — вся вселенная (?) — все время и все пространство. — В его голосе звучала боль. — Это слишком для одного человека.
— Ты должен.
— Иногда я боюсь…
— Я тоже. Но это важнее наших жизней (?).
Эвери невесело рассмеялся.
— Я говорил тебе, Джугац, что ты даже не понимаешь, сколько…
— Возможно. — Холодно: — Но ты зависишь (?) от меня так же, как и я завишу от тебя, может быть, больше. Ты должен будешь подчиняться (?) мне в этом.
— Да. Да, я буду.
Лоренцен не мог понять остальной части разговора: он перешел на такие отвлеченности, для которых у него не было слов. Но он услышал достаточно! Он лежал в спальном мешке, и его начинал бить озноб.
Горный хребет неожиданно изогнулся внутрь, в то же время становясь ниже; склоны стали более пологими. Появились пастбища, деревья, луга и бегущие между холмами ручьи. Рорванцы убыстрили свой ход.
