– Как в учебном фильме, – сказал Мартин, отходя от окна. – Простейшие формы жизни. Быт, обычаи и нравы амеб.
– Эти простейшие во многом превосходят людей, – заметила Ирина.
– Да, я понимаю… – Мартин подошел к девушке. Они были вдвоем в деревянном пирамидальном строении, в маленькой комнате у самой его вершины. Откуда у местных обитателей, живущих в мире плавных форм, взялось само понятие углов. Неужели резкие, грубые очертания казались им привлекательными? Видимо, да. Не зря же это здание служило каким-то культовым целям. – Ирина, а дерево местное?
– Конечно.
Мартин с сомнением поколупал пальцем доску. Теперь было понятно, откуда ключники копировали внутренний дизайн Станции.
– А деревья у них – многоклеточные?
– Да, – кивнула Ирина. – Растения эволюционировали. А живые организмы – лишь выросли в размерах. Удивительно, правда?
Мартин кивнул. Впрочем, он повидал достаточно удивительного, чтобы не вдаваться в причуды местной биологии.
– Мне куда удивительнее, что ты жива.
– Все так запущено? – спросила девушка.
– Да. Впрочем, на Прерии-2 мы успели немного поговорить…
– Я помню… – прервала его девушка и нахмурилась.
– Как ты можешь помнить? – в лоб спросил Мартин. – Ира… давай начистоту.
Девушка тихонько засмеялась. Впрочем, совсем не обидно. Было в ней что-то, далеко не всегда свойственное женщинам… Мартин даже терялся, как назвать это свойство… может быть – «не-бабскость?».
Впрочем, это не только неуклюже, но и не совсем точно. Когда мужчина в сердцах говорит «бабьё!», вкладывая в свои слова ту же неприязнь, что и женщина при слове «мужлан!», оттенки смысла очень сильно разнятся. Бабьём становятся женщины плаксиво истеричные, чудовищно кокетливые, завзятые сплетницы и ничем не интересующиеся домохозяйки… так же как мужлана может характеризовать и любовь к выпивке, и слабость к прекрасному полу, и грубая неотесанность, и просто плохо подстриженные ногти.
В Ирине, что греха таить, присутствовала и кокетливость, и истеричность, и все положенные женщинам недостатки – пусть и в легкой форме. Может быть, все дело было в их гармоничности? Любой человек в равной мере скроен из хорошего и дурного, но бывают чудесные исключения, когда слабости развиты ровно в той мере, чтобы привлекать, а не отталкивать. Краткую пору такой гармонии проходят почти все девочки-подростки – чтобы стремительно утратить и обрести вновь лишь в бальзаковском возрасте. Или не обрести никогда. Но бывают и счастливые исключения, которые остаются созвучными в своих достоинствах и недостатках в любые годы.
Мартин решил, что в Ирине ему нравится эта труднодостижимая гармония.
– Давай начистоту, – согласилась Ирина. – Ты хочешь знать, как нас стало семь?
– Да! – воскликнул Мартин.
Небеса не разверзлись. Двери не распахнулись, впуская в комнату толпу разъяренных амеб. Ирина не схватилась за сердце, сраженная коварным инфарктом.
– Все очень просто, – сказала девушка. – Контрол.
– Что?
– Кнопка «контрол» на клавиатуре. Я выбирала, куда мне отправиться. Хотелось посетить шесть-семь планет по меньшей мере… я выбирала, какая из них будет первой. И по привычке зажала контрол, чтобы «мышкой» выделить названия в общем списке.
– И они выделились? – глупо спросил Мартин.
– Да. А я решила нажать «ввод». Не потому, что надеялась разделиться. Я думала, что меня отправит на одну из планет… случайным образом.
– Дыра, – растерянно сказал Мартин. – Дыра в программной оболочке. Вот к чему привело ключников использование человеческих терминалов!
– Ага. – Ирина улыбнулась.
– Спасибо «Майкрософту»! – с чувством произнес Мартин. – Дыру закрыли?
– Откуда мне знать? Наверное, закрыли.
Как-то очень мимолетно Мартин подумал, что дублирование Ирины окончательно запутывает давний спор о методе работы Врат. Переносят ли они человека на другую планету или создают точную копию в новом мире, а оригинал уничтожают? Из слов Павлика следовало, что именно переносят – всю комнату, вместе с находящимся в ней разумным существом. Но если Ирина была семь раз скопирована, то…
Или здесь уже неприменимы обычные человеческие понятия? И между переносом в одну точку пространства и переносом в семь разных точек нет принципиальной разницы? Мартин не был физиком, да и вряд ли на этот вопрос сумел бы ответить самый гениальный земной физик. Слишком велика пропасть между людьми и ключниками.
– Но как ты узнала о своих дубликатах? – воскликнул Мартин, непроизвольно отдавая этой Ирине пальму первенства.
– Я их почувствовала, – сказала Ирина и тут же поправилась: – Мы почувствовали друг друга. Это как… – Она досадливо поморщилась, пошевелила пальцами, будто человек, которого просят объяснить, что такое зыбь. – Это…
– Мысль? Сон? Разговор? – подсказал Мартин.
– Все это вместе – и что-то совсем другое. Вначале мне казалось, что я спятила. – Ирочка улыбнулась. – Меня, наверное, шизофреник хорошо поймет… Я могу разговаривать… – Она снова на миг задумалась. – Нет, не разговаривать… думать вместе?
– Постоянно? Сейчас ты здесь не одна – вас три? – воскликнул Мартин.
– Сейчас одна. Это случается время от времени, но все чаще и чаще. А когда девочки умирали… – голос Ирины не дрогнул, – я пережила все вместе с ними. Все те дни, пока мы были разделены. Так что в каком-то смысле они живы. Я была на Библиотеке, Мартин. И на Прерии-2. И на Аранке, и на Факью. Я знаю, что в этом теле я не покидала Беззар… но я прожила и их жизни. До самой смерти.
Ничего больше не спрашивая, Мартин полез в карман, достал фляжку с коньяком и отхлебнул.
– Дай и мне, – попросила Ирина. Храбро сделала полный глоток, сдержала кашель и вернула фляжку. Кончики ушей у нее мгновенно стали пунцовыми – пить она не слишком-то умела.
– Будто перед смертью вся жизнь проносится перед глазами, – сказал Мартин. – Так, выходит?
– Угу, – все еще не решаясь отдышаться, сказала Ирина.
– Может, мы и не живем? – спросил Мартин. – Не живем – умираем, а наша жизнь проносится перед нами… лишь иногда память шепчет – все это уже было, было, было… И я валяюсь сейчас на больничной койке, дряхлый и бессильный, или с пулей в груди тону в чужеземном болоте… а передо мной крутится напоследок рекламный ролик прошедшей жизни.
– Тьфу на тебя! – Ирина вздрогнула. – Я пока нигде не валяюсь. Я на Беззаре. Я хочу посмотреть на ключников в их берлоге. Закончить все, что начала… и что девчонки не закончили. Потом вернуться домой, встретить хорошего мужика и нарожать ему детей – пока не придумали настоящего бессмертия и не запретили размножаться.
