Потому что англичане – лучшая морская нация мира.
А мы только и можем, что убивать китов.
Впрочем… даже это у нас не всегда получается.
13. ЯнЯ спрыгиваю с подножки таксомотора. Время?!
«Девять ровно, площадь Оперы, у фонтана». А сейчас уже девять сорок пять! Черт, опоздал.
Коричневые огни фонарей вдоль проспекта. Снежинки кружатся и падают на мостовую.
Черт, черт, черт.
Замерзшая фигурка в серой чиновничьей шинели. Успел.
– В чем дело, Ян? Говорите быстрее, я спешу.
Потом я останавливаюсь и смотрю на него внимательнее. Белесые брови, глаза раскрыты, как от удара. Голова не покрыта. Волосы растрепаны, словно у безумного ученого из новой фильмы.
– Ян? Вы что, китов услышали?
Он качает головой из стороны в сторону: нет. Кажется, что чиновник движется под водой – такие замедленные, плавные у него движения. Совершенно рыбьи глаза. Сомские бобы? Опиум?
– Ян! Да посмотрите же вы на меня, черт возьми! Что случилось?! Ну! Говорите же!
Он моргает раз, другой и наконец говорит:
– Мой сын.
– Что ваш сын?! – я не выдерживаю. Как мне надоел этот неопределенный, невнятный, бесформенный человек. – Заболел? Женился? Что? Да отвечайте же!
– Его похитили.
14. Несколько шагов– Козмо, проснись. С мамой плохо. Козмо…
Открываю глаза. Рука отца белеет в полутьме. Она тонкая и изможденная.
– Козмо, мама…
Как он не понимает, я не хочу этого знать?! Я со злостью выдергиваю одеяло из его пальцев и заворачиваюсь с головой. Одеяло тянут, я держу изо всех сил. Дергаю на себя. Дергаю. На глазах у меня – слезы ярости.
Я. Не хочу. Знать. Не.
Оставьте меня в покое!!
…Почему я не пошел туда? Упрямый мальчишка. Мне всего лишь нужно было встать и пройти несколько шагов до маминой комнаты.
Это было давно. Я поднимаю голову и смотрю на Поланского. За его спиной проходит официант, неся на подносе прозрачную бутылку шампанского и бокалы. Ах да, у нас же праздник…
– Пейте, Ян.
С каждым глотком в его лицо возвращаются краски. Когда он допивает, лицо уже почти нормального цвета. Словно его голова – круглый стеклянный аквариум, а коньяк просто подкрашивает воду. Глаза Яна оживают, начинают блестеть.
– Вот и хорошо, вот и умница, – говорю я. – Возьмите лимон. Теперь рассказывайте. С самого начала…
Он рассказывает. Я слушаю. Вернувшись с дуэли, чтобы переодеться и поехать на службу, Ян обнаружил дома тишину, открытое окно, грязные следы на подоконнике – в общем, все, что полагается находить в таких случаях. Няня, чем-то одурманенная, спала на полу в соседней комнате. Ян-младший пропал.
«Это сделали подземные», – говорит Ян.
– Сколько ребенку?
– Четыре месяца. С половиной.
Проклятое воображение. Я вижу: затемненная комната, лежащая на полу игрушка, в распахнутое окно врывается ветер, серые паруса штор взлетают над колыбелью. В ней – смятое одеяльце и вмятина на подушке. С подоконника капает дождевая вода. Кап, кап. Кап-кап. На полу у окна – расколотый стеклянный шарик с домиком внутри. Блестки рассыпаны в лужице глицерина.
Я встряхиваю головой. Еще немного, и каторга покажется тебе раем, Козмо.
– Вы обращались в полицию, Ян?
– Да… но… ничего.
– Почему? – впрочем, ответа не требуется. – Понятно. Дальше.
Яну удалось кое-что сделать. Некая Констанс, племянница господина Люгера, главы Департамента дорог… Я ее помню, кстати – очень красивая женщина. По-античному. Правда, не в моем вкусе. Мраморные статуи меня никогда особенно не привлекали.
Вот уж не думал, что у полубогинь могут быть обычные смертные проблемы…
У Констанс похитили ребенка подземные.
Полиция ничего сделать не смогла. Впрочем, было бы удивительно, если бы случилось иначе.
Констанс посоветовали обратиться к человеку, который может помочь.
Она пошла к посреднику… и тот помог.
За определенную сумму. Впрочем, при чем тут деньги?
Нам нужно сделать то же самое. С деньгами решаемо.
Все просто.
– Не все, – говорит Ян.
Я поднимаю брови.
– Моя жена сейчас в больнице, – поясняет Поланский. Лицо его мучительно искривляется. – У нее туберкулез… чахотка.
– Сочувствую. И что?
Ян рассказывает. Со слов Констанс, посредник непрост. Он много лет прожил среди подземных, сам наполовину такой – и он странный. Полусумасшедший, всего боится…
– То есть, я правильно понимаю, что этот посредник разговаривает только с женщинами? Вы уверены, Ян? Да, задачка… Тогда, может быть – кормилица? Какая-нибудь родственница?
Самое странное, что Ян больше не заикается. Даже в большом волнении. Наверное, когда горе, становится больше способности чувствовать, оно перекрывает каналы, по которым в человеке протекает жизнь.
Он качает головой.
– Ясно, – говорю я. – Кто был с ребенком?
– Кормилица. Она почему-то уснула… почему она уснула? Разве я за это ей плачу?! Я… – у него вдруг начинает дрожать подбородок. Ч-черт, я не переборщил с коньяком? Тепло, коньяк и надежда – от такого сочетания у любого крыша поедет. Я смотрю на вздрагивающие плечи Яна. Всхлип. – Моя жена… я… – Всхлип.
– Спокойно, Ян. Все хорошо.
Теперь, когда я знаю все, мне придется решить, как поступить. Ненавижу такие моменты.
Мой последний вечер уходит.
«Я. Не хочу. Знать. Не».
– Чем я могу вам помочь, Ян? – во мне внезапно поднимается злость. – Что мне прикажете, в женщину переодеться?! – я начинаю вставать. Спокойно, Козмо.
Стоп. Я застываю на полпути и снова сажусь.
Переодеться – это ведь мысль.
Только не я. Представьте себе женщину за метр девяносто ростом, с флотской выправкой. Я фыркаю. Да уж. Посредника удар хватит…
Но сама идея хорошая.
Так что, если решил остаться: думай, Козмо, думай.
– Простите. Я погорячился. Такой вариант, Ян…
Когда я заканчиваю объяснение, он смотрит на меня и говорит:
– Зачем вам это нужно, Козмо?
Хороший вопрос.
– Могу я хоть раз в жизни побыть человеком? А? Как думаете, Ян?
– Что вы сделаете, если найдете похитителя?
Разве не ясно? Я пожимаю плечами.
– А если… г-говорят, за этим стоят б-болыпие люди.
К Яну снова возвращается заикание. Ну, слава кальмару, а то я уже начал волноваться.
– И что?
– Они м-могут…
С минуту я молчу. Потом говорю:
– Давайте проясним ситуацию, Ян. Сегодня утром меня приговорили к пожизненной каторге. Вы не знали? Неважно. Вы действительно думаете, что меня волнует, кто это будет? Да хоть сам господин Канцлер…
Было бы хорошо. Я представляю, как наставляю на него револьвер. Здравствуйте, господин Канцлер. Вот, зашел попрощаться.
Детские мечты. Ну и ладно.
Ян смотрит на меня. Белесые страдающие брови. На редкость некрасивое у него лицо все-таки.
