Потом он очутился перед ними, и Стю увидел, что это Билли Геринджер, который доставил им столько беспокойства своей буйной ездой на тачке прошедшим летом.
— Стю! Том! Бог ты мой, и Коджак с вами: А где Глен Бейтман и Ларри? Где Ральф?
Стю медленно покачал головой.
— Не знаю. Билли, нам надо убраться с холода. Мы страшно замерзли.
— Конечно, супермаркет здесь, в двух шагах. Я сейчас позову Норма Келлогга… Гарри Данбартона… Дика Эллиса… Черт, да я разбужу весь город! Это же здорово! Я просто глазам своим не верю!
— Билли…
Билли, собравшийся бежать в город, повернулся к ним, и Стю, хромая, приблизился к нему.
— Билли, Фрэн собиралась рожать…
Билли застыл на месте. А потом прошептал:
— Ах, черт, я совсем забыл про это.
— Она родила?
— Джордж… Джордж Ричардсон расскажет тебе, Стю. Или Дэн Лейтроп. Он наш новый врач, пришел недели через четыре после того, как вы, ребята, ушли, раньше был по ухо-горло-носу, но сейчас довольно непло…
Стю с силой встряхнул Билли, оборвав его почти бессмысленное лопотание.
— Что случилось? — спросил Том. — С Фрэнни что-то не так?
— Говори, Билли, — сказал Стю. — Пожалуйста.
— Фрэн в порядке, — сказал Билли. — С ней все будет отлично.
— Ты только слышал это?
— Нет, я ее видел. Я и Тони Донахью, мы ходили туда вместе. Принесли Фрэнни цветы из оранжереи. Оранжерея — это затея Тони, он там не только цветы выращивает, но и всякую всячину. Она все еще в больнице только потому, что ей пришлось делать как-его-там… Ну, римские роды…
— Кесарево сечение?
— Ага, точно, потому что ребенок выходил неправильно. Но зато не потеть, не тужиться. Мы пошли проведать ее через три дня после того, как она родила, это было 7 января, когда мы ходили, два дня назад. Мы принесли ей несколько роз. Мы думали ее немножко порадовать, потому что…
— Ребенок умер? — угрюмо спросил Стю.
— Он не умер, — сказал Билли, а потом с огромным трудом выдавил: — Еще нет.
Стю неожиданно почувствовал себя где-то далеко-далеко, словно в каком-то провале. Он услышал смех… и вой волков…
Горестной скороговоркой Билли выпалил:
— Он подцепил грипп. Подцепил Капитана Скорохода. Это конец нам всем, вот что люди говорят. Его принесли к Фрэнни на четвертый день. Мальчик, шесть фунтов девять унций. И поначалу все было в норме, и, наверное, все в Зоне напились. Дик Эллис сказал, что это как все праздники, вместе взятые. А потом на шестой день он… он подцепил это. Да, ребята. — Голос у Билли стал дрожать и сделался глуше. — Он подцепил это, ох, черт, ну и добро пожаловать домой, твою мать, Стю, как же мне…
Стю нашарил рукой плечо Билли и притянул его к себе поближе.
— Поначалу все говорили, что ему может стать лучше, что у него, может, обычная простуда… или бронхит… а может, круп… но доктора, они сказали, что у новорожденных младенцев почти никогда не бывает такого. У них что-то вроде природного иммунитета, потому что они такие маленькие. А Джордж и Дэн… они за последний год видели столько этого супергриппа…
— Что им трудно ошибиться, — закончил за него Стю.
— Ага, — прошептал Билли. — Ты верно усек.
— A-а, чтоб тебя, с-сука, — пробормотал Стю. Он отвернулся от Билли и захромал вверх по шоссе.
— Стю, куда ты идешь?
— В больницу, — сказал Стю. — Повидаться со своей женой.
Фрэн лежала с включенной лампой для чтения и не спала. Лампа отбрасывала яркий кружок света на покрывавшую Фрэн чистую белую простыню. В центре кружка обложкой вниз валялся роман Агаты Кристи. Фрэн не спала, но находилась в том дремотном состоянии, когда воспоминания волшебным образом делаются ясными и прозрачными, превращаясь в сны. Она сейчас похоронит своего отца. Что случится потом, не имеет значения, но она заставит себя оправиться от шока настолько, чтобы сделать это. Акт любви. Когда с этим будет покончено, она сможет отрезать себе кусочек пирога с клубникой и ревенем. Кусок будет большим, сочным и очень, очень горьким.
Полчаса назад к ней заходила Марен проверить, все ли в порядке, и Фрэн спросила:
— Питер уже умер? — И даже когда она спрашивала, время, казалось, раздвоилось так, что она не была точно уверена, кого она имела в виду: Питера-младенца или уже давно разложившегося Питера — деда этого младенца.
— Тшшш, с ним все отлично, — сказала Марси, но Фрэн увидела более правдивый ответ в ее глазах. Ребенок, которого она зачала с Джессом Райдером, умирал где-то за четырьмя стеклянными стенами. Может быть, ребенку Люси повезет больше: оба его родителя обладали иммунитетом против Капитана Скорохода. Зона уже вычеркнула ее Питера и теперь обратила свои коллективные чаяния и надежды к тем женщинам, которые забеременели после 1 июля прошлого года. Это было жестоко, но вполне объяснимо.
Ее мысли плавали на каком-то нижнем уровне рассудка, на границе яви и сна, путая картины ее прошлого с образами сердца. Она думала о гостиной своей матери, где времена года сменяли друг друга в ее детстве. Она думала о глазах Стю, о первом взгляде на своего ребенка, Питера Голдсмита-Редмана. Ей снилось, что Стю с ней, в ее палате.
— Фрэн?
Ничего не получилось так, как мечталось. Все надежды лопнули, оказались такими же поддельными, как зверюшки в Диснейленде — просто пуда заводных механизмов, обман, ложное зачатие, ложная беременность…
— Эй, Фрэнни.
Во сне она увидела, что Стю вернулся. Он стоял в дверях ее палаты в огромной меховой парке. Еще один обман. Но она увидела, что у Стю из сна отросла борода. Разве не забавно?
Она начала сомневаться, сон ли это, когда увидела стоящего позади него Тома Каллена. И… Это что, Коджак сидит у ног Стю?
Ее рука вдруг метнулась к щеке и яростно ущипнула ее, заставив левый глаз наполниться слезами. Ничего не изменилось.
— Стю? — прошептала она. — О Боже мой, это Стю?
Все его лицо сильно загорело, кроме кожи под глазами, которые, наверное, были прикрыты темными очками. Это не та деталь, которую обычно подмечаешь во сне…
Она снова ущипнула себя.
— Это я, — сказал Стю, входя в палату. — Прекрати щипать себя, родная. — Он так хромал, что едва не спотыкался. — Фрэнни, я вернулся домой.
— Стю! — крикнула она. — Ты настоящий? Если ты настоящий, подойди сюда!
Тогда он подошел и обнял ее.
Стю сидел в кресле, пододвинутом к койке Фрэн, когда в палату вошли Джордж Ричардсон и Дэн Лейтроп. Фрэн тут же схватила Стю за руку и крепко, почти до боли стиснула ее. Ее лицо прорезали глубокие морщины, и на мгновение Стю увидел, какой она будет в старости; на долю секунды она стала похожа на Матушку Абагейл.
