Он помолчал, выразительно взмахнув руками, и нахмурился, словно подыскивая слова.
— Грохот выстрелов и эхо — они что-то вызвали. Шум внутри горы. Шум заставил гору зашевелиться. Я побежал как раз вовремя. Я увидел, как пещера закрылась, скалы сомкнулись, утесы подались назад, а вершина соскользнула вниз. Но она соскользнула на другую сторону, не на меня. Я думал, ты внутри, может, ранен, а я похоронил тебя под камнями. Слава богу, что это не так.
Я кивнул:
— Вибрации. Все эти трещины в горе… Я почувствовал ночью, что гора задвигалась, но решил, что это лишь мое воображение. Далеко пошел оползень?
— Думаю, далеко. Не могу сказать, он двинулся на ту сторону. К югу.
— Возможно, это и к лучшему, — заметил я.
— Если то существо было внутри… — начал Грегорио.
— Думаю, есть вещи, о которых не стоит знать человеку, — сказал я ему. И внезапно понял весь смысл собственных слов, полную меру того, чего я не знаю. Фраза Ходсона звенела в моем мозгу…
"Необходимо только обработать мужчину…"
Грегорио озабоченно смотрел на меня. Он решил, что я снова заболел, — так я вдруг побледнел.
Два дня спустя я был в порядке — в порядке относительном, в котором пребываю до сих пор. Рано утром мы поехали туда, откуда я прибежал. Моя лошадь, как всегда, вела себя спокойно, несмотря на страшную рану в боку. Это была добрая кобыла, и я радовался, что она осталась жива. Грегорио изнывал от любопытства, недоумевая, отчего я настоял на этом путешествии, но я не мог ему ничего объяснить. Я никому не мог ничего объяснить, и, когда мы достигли вершины холма, моя последняя надежда исчезла. Именно этого я и ожидал, именно это с ужасом предчувствовал.
Узкой лощины больше не было. Верхушка горы действительно соскользнула назад, образовав Тарпейскую скалу[86], с которой и сорвались, разбившись насмерть, мои надежды; у подножия, там, где недавно стоял дом, громоздились расколотые камни и вывернутые комья земли. От жилища Ходсона и туннеля под горой не осталось и следа. Я смотрел вниз с холма, но спуститься так и не рискнул. Да и зачем? Я не найду среди этих развалин ничего, что помогло бы мне выяснить, какая из историй Ходсона была обманом. В конце концов, это ведь могла быть и обезьяна…
Да, могла быть. Могло быть и так, что он ничего не сделал со мной в своей лаборатории. Могло быть.
Оставался лишь один способ проверить, но способ этот был слишком ужасен, чтобы рассматривать его всерьез; он граничил с безумием.
— Спустимся? — спросил Грегорио.
Я мимолетно подумал об Анне, невинной и беспомощной, заключенной в рамках, которыми Ходсон ограничил ее жизнь, об Анне, погребенной где-то под этими тоннами камня. Ждала ли она меня в момент гибели в моей постели? Впрочем, не важно. У меня не было сил, чтобы горевать о ком-то еще, кроме себя.
— Спустимся? — повторил Грегорио.
— Незачем.
— Это все, что ты искал?
— Это вообще все, друг мой.
Грегорио моргнул. Он не понял. Мы двинулись обратно к лагерю, и проводник нервно поглядывал на меня, удивляясь, отчего я не смотрю на него. Но он был тут ни при чем.
Шел дождь, но из-за туч выбивалось солнце. Ровный гусиный клин пролетел над нашими головами. Он направлялся к горизонту, подчиняясь невнятному зову. На деревьях пели птицы, мелкие зверьки убегали с нашей дороги. Мир вертелся сам по себе, неумолимо и независимо; отстраненная природа не обращала на нас внимания. Возможно, в те несколько секунд, когда земля задрожала, природа рассердилась и действовала, защищая себя, но теперь она вновь притихла; теперь она будет жить.
Мы сложили палатки и направились обратно в Ушуаю.
В гостинице меня ждало письмо от Сьюзен, говорящее о том, как она любит меня, и Джонс сообщил мне, как выглядит мыс Горн с высоты птичьего полета…
Ресторан закрывался.
Припозднившиеся клиенты разошлись, официанты топтались в углу, дожидаясь одного меня. Сьюзен тоже давно ушла. Мой стакан был пуст, и я был один. Я кивнул официанту, и он быстро принес счет. Он думал, я пьян. Я расплатился, дал щедрые чаевые и вышел на улицу. Было поздно; случайные прохожие торопливо шагали мимо. Они были посторонние, и я был посторонний. Я побрел домой, медленно и задумчиво, в сопровождении того ужаса, который я могу носить — а могу и не носить — в своих чреслах. Этого я никогда не узнаю.
Некоторые вещи лучше не знать.
Джо Флетчер — вольный литератор и критик, работала редактором-консультантом в нескольких крупных издательствах Великобритании. Флетчер регулярно публикуется в "Science Fiction Chronicle" и различных изданиях "Британского общества фэн-тези" (British Fantasy Society). Совместно со Стивеном Джонсом выступала в качестве составителя антологии "Газовый свет и призраки" ("Gaslight and Ghosts"). Стихи Флетчер выходили в антологиях "Мы больны" ("Now We Are Sick") и "Оборотни" ("The Mammoth Book of Werewolves"), а документальные произведения печатались в таких книгах, как "Власть страха" ("Reign of Fear"), "Пир страха" ("Feast of Fear"), "Джеймс Герберт. Преследуемый хоррором" ("James Herbert: by Horror Haunted") и "Величайшие тайны мира" ("The world's greatest mysteries"). Кроме того, Флетчер выпустила мозаичный роман ужасов для подростков.
Стол стоит.
Труп лежит.
Над ним доктор ворожит.
"Только б получилось все", —
Франкенштейн твердит.
Как он розов, бел и ал,
Человечий матерьял,
Доктор Ф. его кроит,
Сам с собою говорит.
"Хорошо бы вышел прок,
Это будет всем урок,
Ахнут Запад и Восток", —
Франкенштейн бубнит.
"Ну-ка, ну-ка, шей смелей,
Ниток разных не жалей,
Иглы выбирай острей", —
Франкенштейн ворчит.
"Если что, сажай на клей,
Клок удержится верней.
Главное — ты не робей", —
Франкенштейн бурчит.
Вот он косточки сложил,
Вот и мясо нарастил,
Франкенштейн —
Вот и кожей все обшил —
Очень грозный вид!
Только мозги дать не смог —
Утомился, изнемог.
"Я уже не чую ног", —
Франкенштейн хрипит.
Буря! Вдруг как грянет гром!
Полетело все вверх дном,
Провода как задымят,
Циферблаты — заискрят.
В сшитый труп ударил ток,
И свершился страшный рок.
Горе! Чудище встает,
Зубы щерит и ревет,
Страшным голосом рычит.
Доктор в ужасе вопит.
Ростом вставший труп высок:
Подпирает потолок.
Но при этом туп как дуб
И неуправляем труп.
Бедный доктор, ты пропал!
Видишь жуткий сей оскал?
Убегай скорее прочь,
Пусть снаружи дождь и ночь.
…Чем же кончился сюжет?
Чудища, конечно, нет:
Удалось остановить
И оживший труп убить.
А в округе той опять
Воцарилась тишь да гладь.
Доктору же благодать
Более не знать.
Доктор, доктор, ты в Аду!
Сам накликал ты беду:
"Господа я превзойду", —
Ты дудел в дуду.
В чем истории мораль?
Хоть ученым очень жаль,
Но спокойнее порой,
Чтоб теорией сырой
Оставались те идеи,
Что опасностями веют!
* * *
"Introduction: It's Alive!" copyright © 1994 by Stephen Jones.